А Витте и по личному характеру своему умел широко пользоваться своим положением, и очень скоро стал самым властным министром, истинным главой правительства.
Несомненно, Витте был самым умным и самым даровитым из министров последних двух царствований, но волшебником он, конечно, не был, и сверхъестественными силами не обладал.
Чем же объяснить произведенное им финансовое чудо бездефицитности?
Народ русский не разбогател. Его покупательная сила не возросла.
Крестьянские урожаи не увеличились ни на одно зерно. Народ не стал ни лучше питаться, ни лучше одеваться, ни культурнее жить. И вдруг такой волшебный переход от неизбывных дефицитов к неизменно накопляющейся свободной наличности!
Все волшебство и все чудо в том, что Витте, не будучи ни ученым профессором политической экономии, как Бунге, ни финансистом, твердо усвоил щедринскую формулу «ён достанет» с присовокуплением афоризма Кречинского: «В каждом доме имеются деньги, надо только уметь их достать».
Вот эту технику доставания Витте усвоил в совершенстве и осуществил с изумительной энергией и талантом.
Он нисколько не печалился о том, что Бунге уменьшил некоторые прямые налоги. Витте знал, что не в них сила, а суть в косвенном обложении, обладающем удивительной растяжимостью. Витте на эту сторону и поналег, да так умно, что нищий, обыкновенно недоедающий русский мужик стал снабжать бюджет не миллионами, а миллиардами. А Витте исчислял приходные сметы в обрез, заведомо меньше ожидаемых поступлений, и потому всегда обеспечивал себе «свободную наличность».
Очень умело использовал Витте и все те улучшения в финансовом хозяйстве, которые до него подготовили Бунге и потом Вышнеградский, и ему удалось осуществить то, к чему его предшественники стремились: ввести золотое обращение, причем правительство сразу скинуло со счетов целую треть своего внутреннего долга по кредитным билетам; это в коммерческом быту называется «ломать рубль» или «вывернуть шубу», а на вежливом бюрократическом языке называется девальвацией. Удалось провести казенную водочную монополию, окончательно утвердившую основой государственного бюджета народное пьянство.
Впрочем, все это сделано уже при Николае II, но свое выдающееся положение в правящей бюрократии Витте успел создать уже при Александре III.
Витте не был ни богат, ни знатен, не было у него родовых связей. Карьеру свою он начал со скромной должности товарного кассира на одесской железнодорожной станции, но скоро стал одним из самых крупных авторитетов в практике и в теории железнодорожного хозяйства.
Он был умен, энергичен, смел до дерзости, резок, тверд и самоуверен.
Таких людей европейской, или даже американской складки бюрократия наша до того не знала. Даже внешностью своей, крупной фигурой, резкостью, деловитостью и уверенностью в своих силах, с налетом грубости, ярко выделялся он из толпы сановников, окружавших царя и правивших Россией.
В лице Витте в ряды правительства впервые вошел настоящий кровный буржуа европейского стиля, необычайно трудоспособный и… беспринципный.
Витте как-то выпустил книгу: «Принципы железнодорожных тарифов». Этим, кажется, и исчерпывалась вся его принципиальность.
Правда, у него был предтеча, тоже выдающийся делец буржуазного стиля, Вышнеградский, но тот был только предтеча, Витте был полным воплощением «бога индустрии».
На пути развития капитализма в России стояла вся историческая нескладица нашей жизни: остатки изжитого московско-татарского византийского феодализма, петербургская бюрократия, полицейско-казарменный режим, бесправие городского и сельского населения, крестьянское общинное землевладение, закабаленное на службу интересам фиска[9], непреодоленное пространство, пережитки натурального хозяйства, неграмотность народной массы в тисках малограмотного царизма. И при таких условиях индустриализация России совершалась медленно и спорадически, как начиналась европеизация России при предшественниках Петра I.
Витте, в котором было нечто от неукротимой энергии и революционности Петра, всю эту энергию, опиравшуюся на самодержавную власть царя, бросил на дело быстрой индустриализации России.
Александр, конечно, ничего в этом не понимал, но он видел, что Витте бескорыстнее, дельнее и умнее окружавших его сановников. Притом, при Витте не было вопроса о том, где взять денег. Деньги у Витте всегда были, дефицитов не было, и царь поддерживал своего министра против его многочисленных сановных врагов. Впрочем, наряду с врагами было у Витте немало и друзей. Витте отлично знал, кого, как и за сколько можно и надо купить.
В своих воспоминаниях Витте с благодарностью говорит о личности Александра III и подчеркивает свою преданность идее самодержавия.
Это и понятно: Александр III, ограниченности которого Витте не мог не видеть, был для такого министра, как Витте, идеальным царем. Он был верен своему слову, он не способен был хитрить и лукавить, он был властен, держал в страхе всю ораву князей, эту язву всякого управления, потому что это люди, для которых закон не писан.
Когда Александр III министру доверял, тот чувствовал себя прочно и уверенно, когда же Александру случалось натыкаться на такое явление, как поступок П. Дурново, выкравшего в личных интересах интимные женские письма из стола иностранного посла, то царь не постеснялся написать хорошо известную яркую резолюцию.
И особенно должен был ценить Витте Александра III после того, как ему пришлось больше десяти лет иметь дело с Николаем II, на которого никто никогда и ни в чем положиться не мог.
Александр III не любил инородцев: финнов, поляков, армян, евреев… но погромов, как узаконенного приема внутренней политики, да еще казенного изготовления, он не только в мыслях не допускал, но даже не понимал…
На докладе Лорис-Меликова по поводу киевского погрома, бывшего в конце апреля 1881 года, Александр сделал пометку:
«Весьма прискорбно, надеюсь, что порядок будет совершенно восстановлен».
На сопроводительной бумаге, при которой царю представлена была копия телеграммы одесского временного генерал-губернатора об антиеврейских беспорядках, происходивших в Ананьевском уезде Херсонской губернии 26 апреля 1881 года, имеется следующая резолюция Александра:
«Не может быть, чтобы никто не возбуждал населения против евреев. Необходимо хорошенько произвести следствие по всем этим делам».
На докладе Лорис-Меликова о беспорядках в Киеве, происходивших в конце того же апреля, при которых подожжена была еврейская синагога и во время которых прапорщик Леманский обнаружил «поощрительное отношение к погрому», Александр на самом докладе подчеркнул слова, касавшиеся прапорщика, и сбоку написал: «Хорош офицер. Безобразие». «Что это значит, это повсеместное грабление евреев?» — начертал царь на докладе об антиеврейских беспорядках в Конотопе Черниговской губернии.
Впоследствии отрицательное отношение Александра III к еврейским погромам еще усилилось в связи с тем, что преемник Лорис-Меликова на посту министра внутренних дел, Игнатьев, убедил царя, что антиеврейские беспорядки — дело рук «анархистов» и «крамольников».
Тогда, в 1881 году, даже Плеве, бывший директором департамента полиции, еще не видел в еврейских погромах обычного приема внутренней политики и в докладе царю привел выписку из записки графа Кутайсова, обследовавшего погромы.
«Для того, — писал Кутайсов, — чтобы обратить уличную драку в погром с кровавыми последствиями, нужно было действовать именно так, как действовала нежинская полиция».
«Весьма грустно» — гласит отметка Александра III.
Есть среди этих резолюций и свидетельство патриархального отношения царя к задачам власти: на докладе о беспорядках в Ростове-на-Дону, Александр написал:
9
Здесь: сыск. Фискал (лат. fiscalis — казенный) — должностное лицо в России XVIII века, в обязанности которого входило тайное наблюдение за исполнением правительственных распоряжений. —