Кения, Бали, Мадрид, Майорка, Куба, Кей-Уэст, Венеция, Беверли-Хиллс, Лондон, Дублин, – Илона шутила, что передвижения мистера и миссис Хендрикс были похожи на передвижения армии. Многим друзьям надо было позвонить и написать, а также известить компаньонов по занятиям спортом и по выпивке, компаньонов по бизнесу, писателей, очередную пассию, слуг и, конечно, работающую журналистскую братию, отмечающую каждый приезд и отъезд. За исключением тех часов, когда они занимались любовью, Ким и Илона редко бывали наедине. Ким был безумно общителен, поэтому за каждой трапезой, кроме завтраков, собиралась большая компания. В обедах участвовало человек десять, застолье затягивалось до половины пятого, за ужином – человек двенадцать-семнадцать, и он продолжался до утра.
Илона так организовала жизнь мужа, что его ничто не беспокоило из того, из-за чего он не хотел беспокоиться. Она заботилась, чтобы его дети приходили вовремя и не прерывали его работы; она отбирала ему только положительные отклики прессы и удачные фотографии, напечатанные в журналах и газетах; приглашались только те люди, которые ему были приятны. Его работа была его жизнью, и ничто не должно было огорчать или отвлекать его, вторгаться в его дела или раздражать его. Он писал постоянно, переходя от одного романа к другому, подобно наркоману, который не может оторваться от наркотика. С 1935 года по 1938-й он выпускал каждый год по роману, и каждый приносил ему еще больший успех, делая его богатым человеком. Его работа была его крепостью, скрывающей его от нежданных визитов, а его жена и друзья понимали, что самым важным для него были те слова, которые Хендрикс записывал на бумаге.
4
Мода, хотя и с трудом переносившая всемирную Депрессию, все же продолжала существовать. Более того, мода, как всегда, менялась. Свободные силуэты с заниженной талией двадцатых годов к середине тридцатых постепенно видоизменялись, приближаясь к тонкому облегающему силуэту. В середине же тридцатых годов в моде произошла настоящая революция, Николь ее и возглавила, – она всегда была сторонницей недорогих и простых в обращении тканей: хлопка и рэйона. Эти ткани использовались в ее самых элегантных моделях. Мода перестала быть привилегией очень богатых людей, обладавших свободным временем. Стали терять свое значение и свою прелесть маленькие примерочные, скромные закройщицы, салоны и манекенщицы, три примерки перестали быть необходимостью, элегантная отделка модели стала терять свою важность. На смену всему этому пришла общедоступная мода, мода для миллионов – ее продвигала мощная промышленность, ее рекламировали многочисленные журналы мод. В тридцатые годы мода, благодаря Николь, стала демократичной и удобной.
Духи «Николь» приобрели огромную славу. Продажа только этих духов помогла «Дому Редон» пережить самые тяжелые годы Депрессии. Многие женщины, которые не могли позволить себе нового платья, приобретали все же флакон духов, и их продажа в годы Депрессии побила все рекорды. Настойчивость Николь в рекламировании своих духов не только во Франции, но и за рубежом возмещалась сторицей. Везде интересовались этими духами, привлеченные красивым флаконом, легко произносимым названием и современным, абстрактным запахом. В середине тридцатых годов компания, которой Николь владела вместе с Лео Северином, имела в штате больше химиков, дизайнеров и покупала больше натуральных эссенций, чем любая другая компания в мире.
Вклад Николь в восстановление экономики Франции был признан французским правительством: в 1936 году она была награждена орденом Почетного Легиона. Прошло еще немного времени, и благодаря своим собственным усилиям Николь превратилась в миллионершу.
Самое большое удовлетворение, которое она получала от своих денег, заключалось в том, что, наконец, она сумела как следует позаботиться о своей матери. Николь поклялась никогда в жизни не возвращаться в Ларонель. Но в середине тридцатых она туда поехала.
– Когда я видела тебя в последний раз, я думала, что никогда больше ноги моей не будет в Ларонеле, – сказала она Жанне-Мари. – Но становясь старше, я вижу, что на самом деле очень похожа на тебя и что в конечном счете своим успехом я обязана только тебе. Я на твоем примере научилась ничего не бросать и никогда не сдаваться. Я научилась гордиться своей работой, а не стыдиться ее, я научилась следовать только своему инстинкту. Я хочу поблагодарить тебя за все это.
Жанна-Мари смотрела на свою блистательную дочь и впервые в жизни не смогла ничего покритиковать.
– В Антибе у меня есть дом, я хотела бы подарить его тебе. – Николь с грустью вспомнила о тех своих мечтах, которые были связаны с домом. Все прошедшие годы он практически пустовал, а когда ее бухгалтер сказал, сколько она зарабатывает, Николь решила, что для одного человека это слишком много. Она сразу подумала о своей матери. – Ты хочешь там жить?
– Я думала о том, чтобы перестать работать, – сказала Жанна-Мари. Это было самое большое, что она смогла сказать в этот момент, признавая все, что Николь хотела для нее сделать. – Я становлюсь старой, Николь, и я устала…
Жанна-Мари приняла подарок дочери и переехала в свой дом. Она пригласила Николь приезжать к ней каждое лето; в доме ее обслуживали дворецкий и повар. Жанна-Мари, которая всю свою жизнь обслуживала других, теперь сама пользовалась их услугами. Она рассказывала всем, с кем ей приходилось говорить, что мало у кого такая любящая и внимательная дочь, как у нее. Николь, говорила обычно Жанна-Мари, одна из миллиона.
Для Николь же из всех похвал, которые ей приходилось слышать в течение жизни, похвала матери была дороже всего и исполнена самого глубокого смысла.
5
Бой Меллани давно понял, что одного рубина явно недостаточно. За годы их знакомства он подарил ей много драгоценностей: ожерелье с рубинами, а позже серьги с рубинами и бриллиантами. Чем больше он дарил ей, тем желаннее она становилась. Он изобретал одну причину за другой, чтобы находиться в Париже. В прошлом, 1937 году Бой преподнес Николь три браслета – один с рубинами, другой с бриллиантами, а третий с изумрудами. Он подарил бы ей и сапфиры, но помнил, как Николь однажды заметила, что все оттенки синего, за исключением морской волны, угнетающе действуют на нее.
– Я думал о тебе, Николь, – сказал Бой, когда она поблагодарила его за очередной подарок. – Думал о нас, о нашем будущем. Я бы развелся и женился на тебе.
Николь задумчиво следила за дымом, поднимающимся с кончика ее сигареты.
– Ты делаешь мне предложение? – наконец спросила она.
– Ну, – замялся Бой, которому всегда было нелегко облекать чувства в словесную оболочку, – в общем, да. Да, это предложение.
– Если бы ты только знал, как я хотела выйти за тебя замуж в свое время, – в голосе женщины прозвучала тоска.
– Ты можешь сделать это сейчас, – сказал Бой. – Николь, такты принимаешь мое предложение?
– Ты помнишь, что ты сказал, когда первый раз вернулся ко мне? – спросила Николь.
– Нет, – слова Николь застали его врасплох. – И что я сказал?
– Ты сказал: «Есть только одна Николь на свете, и все знают, кто она», – процитировала она его собственные слова.
– Не понимаю…
– Я не выйду за тебя, Бой, – мягко сказала Николь. – Герцогинь Меллани было уже много. А Николь Редон – одна. Это твои слова: все знают, кто я такая.
К своим сорока годам Николь славилась тем, что ее окружало большое количество блестящих изысканных мужчин, каждый из них был бы рад жениться на ней, но все их предложения отклонялись. Это лишь усиливало всеобщее восхищение.