Из средней двери вышла высокая пожилая женщина с гнилыми зубами и с узловатыми длинными пальцами. С первых же слов Влайко распознал в ней уроженку Баната. Комната, которую предложила ему старуха, оказалась просторной, только деревянная мебель была вся трухлявая. Железная кроватенка хромала на одну ногу, полированный столик с трещиной посередине едва держался на тонких ножках и, казалось, разлетелся бы в щепы от одного сильного удара кулаком. В этом же роде была и остальная обстановка: шкаф, умывальник, диван и три стула.
— Комната, как видите, хорошая и притом изолированная, — расхваливала старуха. — В ней прожил целый год господин Р., дипломат.
Влайко дал задаток. Ему понравилось, что комната обособлена и окна выходят на улицу.
Старуха добавила:
— Не беспокойтесь, сударь, вы останетесь вполне довольны! У нас есть и слуга, ученик, очень старательный юноша. Он сейчас куда-то вышел, но чуть что понадобится, вы только крикните: «Никодий!»
Влайко перебрался в тот же вечер.
На другой день Влайко поднялся рано, но по случаю какого-то торжества занятий в канцелярии не было, и он вернулся к себе около десяти. Хозяйка отсутствовала, дом казался вымершим. Ключ висел на дверном косяке. Влайко отпер и остановился на пороге, неприятно удивленный. Комната была в том самом виде, в каком он ее оставил, — постель не убрана, пол не подметен и т. д. Он хлопнул дверью и зашагал по комнате. Взгляд упал на табакерку — исчезла чуть ли не половина табака. Влайко окончательно взбеленился и заорал:
— Никодий!
За другой дверью послышался какой-то скрип, потом тонкий голосок что-то невнятно произнес. Влайко отворил дверь и снова крикнул:
— Никодий!
— Никодий! — повторил голосок.
— Что это?! Кто здесь? — спросил Влайко.
Голосок заскрипел снова.
— Ах, чтоб тебя кошка съела! — рявкнул Влайко, сообразив, в чем дело. — Фу! Эта противная баба держит попугая!
Он вернулся в комнату, стал перед столом и проворчал:
— Значит, таскают табак! И чего я злюсь? — продолжал он, снимая пиджак. — Высплюсь и уберусь отсюда, а старухе устрою какую-нибудь пакость! Разве так поступают с жильцами в первый же день?
Проснулся он примерно в полдень, быстро привел себя в порядок и вышел на веранду. Вдруг соседняя с ним дверь распахнулась, и оттуда показались старуха в очках на кончике носа, с цигаркой в руках, за ней болезненная молодая женщина с бледным лицом и воспаленными глазами и, наконец, юноша лет семнадцати — восемнадцати в опанках, среднего роста, плечистый, широколицый, румяный, с большими голубыми глазами. Из темной комнаты пахнуло йодоформом, какой-то кислятиной и дымом. Все трое, точно какая депутация, выстроились рядком и поклонились. Старуха стала оправдываться: и ей и Никодию помешало убрать комнату некое «непредвиденное обстоятельство», но больше это не повторится, наверняка не повторится! Пока она бормотала извинения, Влайко посматривал на дымок ее цигарки, и с языка его готов был сорваться вопрос: «А скажите, пожалуйста, у вас полагается, чтоб жилец снабжал вас табаком?» И как раз когда он хотел это сказать, в темной комнате пискнул попугай, и старуха шмыгнула туда. А молодая женщина, глядя на него с деланно-невинным видом, отчеканила:
— Честь имею представиться! Евфимия, вдова Расквасилова!
Влайко иронически поклонился. Затем так же насмешливо обратился к юноше:
— А ты господин Никодий?
Юноша расплылся до ушей.
Влайко ушел. В тот же день, после полудня, он получил аванс в счет жалованья и провел ночь в «Бульваре». На другой день Влайко проспал часов до трех. Когда он одевался, кто-то постучал в дверь.
— Можно! — крикнул Влайко и, увидев Никодия, спросил: — Есть здесь поблизости кафана?
— Да, вон напротив!
— Ступай принеси мне кофе!
После «великого бдения», как называл Влайко ночной кутеж, и долгого крепкого сна он обычно бывал в отличном настроении. Набивая трубку и мурлыча себе под нос, он отворил окно. По улице сновал народ.