Юрай быстрыми шагами направился к улице, которую можно назвать главной, так как в городишке были еще две, ей параллельные, но покороче. По сторонам стояли темные от старости двухэтажные и трехэтажные каменные дома, окна у них небольшие, с зелеными ставнями; редко где не было дворика со стойлом для ослов и целым складом хвороста да трухлявых виноградных лоз для топки. Не будь молодой человек здешним и попади он на этот остров издалека и случайно, его охватил бы ужас — село казалось совершенно вымершим, нигде не видно ни живой души, не слышно человеческого голоса, точно всех чума уморила.
Но Юрай знал, что все его земляки в селах Рожина и Ядртовац, на другом берегу, где находились их поля.
Дом Юрая стоял в конце главной улицы. Подойдя к нему сзади, он неслышно обогнул его и наткнулся на девочку лет семи-восьми, которая стояла на куче лозы, возвышавшейся над дворовой оградой. Когда он появился перед девочкой — точно с неба свалился, — она чуть было не вскрикнула. Но матрос шепнул: «Йойи», — приложил к губам палец и, протянув руки, сказал:
— Ну-ка, прыгай! Хоп!
Девочка спрыгнула ему в объятья. Расцеловав ее, Юрай спросил:
— А ты что тут делаешь на хворосте? А где ма?
— Ма в кухне, — ответила Йойи и, ухватившись за его руку, запрыгала вокруг него. — А ты приехал? А я сверху прыгала, потому что Миш сказал, что побоюсь!
Юрай повел ее во двор со словами:
— Нельзя с такой высоты прыгать! Не девичье это дело! А Миш осел, если тебя подговаривает! Пойдем сейчас тихонько-тихонько, чтобы ма удивить!
— Напугаем ее, да? — шепнула Йойи.
Юрай остановился у дверей комнаты, которая занимала нижний этаж дома. Оба окна были распахнуты настежь; еще не совсем стемнело, и его взгляд смог охватить все; каждая вещь стояла на своем месте, там, где он ее оставил, и едва ли не там же, где она стояла при его предках; полки с кухонной посудой, два больших ореховых ларя, длинный дубовый стол, над ним большое распятие. Взгляд Юрая задержался на фигуре женщины, хлопотавшей у самого очага. Юрай кашлянул, женщина обернулась, на мгновение застыла… и кинулась к сыну. Они вскрикнули разом:
— Э, боже мой, Юрета!
— Ма! Дорогая ма!
Обнявшись, мать и сын заглянули друг другу в глаза — небольшие, синие, ясные, которые на наших островах передаются из поколения в поколение, так же как передаются круглые головы, полные щеки, жизнерадостность, крепкая вера, некоторое тугодумие и ограниченный запас слов… Мать, Луца, казалась старшей сестрой Юреты, старше лет на десять, не больше! У обоих был одинаковый курносый нос, небольшой закругленный подбородок, белые с румянцем щеки.
Посыпались вопросы и ответы, которые начинались с «а», как всегда, когда островитяне бывают взволнованы.
— А как ты, ма?
— А хорошо, Юрета, как ты?
— А хорошо! А па?
— А хорошо и па!
— А Миш?
— А хорошо и Миш!
Тут мать слегка нахмурилась, взяла самый большой трехногий стул со спинкой и подтащила его к огню. Сын уселся и принялся свертывать цигарку, а мать — чистить в корыте рыбешку.
Луца низко склонилась над корытом, и, когда заговорила снова, ее голос прерывался, словно от усталости.
— А писал, что приедешь… еще… дней десять назад.
— А верно! Обманул я вас!..
— А ты ездил вокруг всего света?
— А нет, но далеко, в Америку.
— Видел много стран?
— Много!
— И черных людей?
— И желтых!.. А что, урожай винограда хорош?
— А нет! Град побил! Набрали всего тридцать барилов вина да шесть масла!
После третьей паузы Юрета, понизив голос, спросил:
— А что нового?
Мать не ответила, и он добавил:
— А что Марица?
— А ничего хорошего! — ответила шепотом женщина. Юрета вскочил с криком:
— О владычица ангелов! Что такое?
— А ничего хорошего, ничего, ничего! — твердила женщина, покачивая головой, потом выпрямилась и глубоко вздохнула.
— Ради мук Христа, что с ней? Больна?
— Была!
— Ах… Она… умерла?
— Да!
Юрета упал на стул. Позеленев, он несколько мгновений тупо смотрел на мать, потом еле слышно произнес:
— Это правда, ма?
— Да! — подтвердила она и утерла рукавом глаза.
Юноша долго рыдал, вскрикивая: «Ма, ма!» Наконец он спросил:
— А что было, ради ран Иисуса?
— А чирей! На руке чирей вскочил! Старый Матия повел ее в город к доктору, и тот сразу сказал: «Худо». Потом позвали шептуху, и она тоже сразу сказала: «Худо». Потом Матия по обету пошел босой к Пречистой! И ничего не помогло! Завтра восемь дней, как ее красота да молодость в благословенной земле тлеют.