На этот раз страх охватил и фратеров, кроме Тетки и Сердара. Тщетно они уговаривали не служить панихиду, уверяя, что как раз после панихиды у молодежи только и разыграется буйная фантазия. Фра Брне доказывал, что панихида необходима, его поддержали еще четыре брата. Разгорелся ожесточенный богословский спор, каждый призывал на подмогу святых отцов. Однако, как обычно в таких случаях, побежденные ожесточились и остались при своем мнении. Отважный фра Сердар, не умея спорить, только кричал:
— Это проказа, этот вонючий Клопина выдумал чепуху, чтобы только найти предлог побродяжничать, а вы рады стараться: бухаете в колокол, не глянувши в святцы. Клянусь богом, он умно сделал, что убрался отсюда; впрочем, вернись он, уж я бы поддал ему ногой в соответствующее место! Филины как Филины, весь род их таков, наипаче Скряга!.. А покойный Дышло пусть мне явится, пусть только попробует!
Баконя упивался речами Сердара. Его страстно влекло все мужественное, смелое; дивясь учености других фратеров, он просто восторгался отвагой Сердара, который не только не боялся Дышла, но даже и подзадоривал упыря.
На другой день после получения письма Скряги, когда фратеры уселись ужинать, Буян, стоя за аналоем, принялся за чтение Четьи-Минеи.
— Молодой Еркович! — прерывая чтеца, окликнул Баконю Сердар.
— Что прикажете? — отозвался Баконя, входя в трапезную.
— Принеси-ка мне из моей кельи платок, вот тебе ключ!
Баконя оглянулся и мигнул Коту.
— А ты куда? — спросил Сердар Кота.
— Я… того…
— Ты, «того», останься на месте, а ты, Еркович, принеси то, что я тебе приказал.
Чтец продолжал:
— «Блаженный же, услыша от ангела, паде ниц на землю и поклони ее и глагола…»
Тем временем вернулся Баконя, белый как мел, и подал платок. Фратеры поглядели на него. В трапезной послушников Баконя повалился на скамью, утирая холодный пот со лба.
— Видел его, да? — спросили Кот и Лис.
Баконя покачал головой и с трудом произнес:
— Нет, но все мне казалось, что он у меня за спиной…
— Шкопич! — крикнул фра Тетка.
— Что прикажете? — отозвался Кот.
— Я позабыл в келье коробочку с порошками. Сходи-ка принеси, их надо с вином принимать.
Кот хочешь не хочешь отправился. Хоть и видел злую игру фратера, но ослушаться нельзя. Дойдя до двери классной, он заорал и кинулся обратно.
— Что с тобой? — в один голос спросили фратеры.
— Ой, боже! Видел его…
— Кого? — спросил Сердар и, вскочив со скамьи, двинулся к Коту.
— Не знаю… фра… может быть, мне привиделось…
Сердар, бранясь, вышел. За ним последовал Тетка.
Тогда Кот упал на колени перед распятием.
— Клянусь святым распятием, отцы, это был он… Он, Дышло, он самый!
— Померещилось тебе, глупый!
— Нет, клянусь!..
Настоятель с фратерами, не желая его больше слушать, удалились.
— Он, он, — продолжал лепетать Кот. — Прислонился к стене и пялит на меня глазищи! Ох, господи! Ох, господи! Как я только не умер на месте!..
— Что ж, теперь скрывать нечего, — сказал Навозник. — До сих пор я молчал ради общего спокойствия, а теперь таить больше нечего. Я тоже его видел!
Представляете себе ужас послушников!
— Да… Что есть, то есть, сами знаете, я слова даром не бросаю! Позавчера, в субботу, когда все вы ушли ко всенощной и начало смеркаться, я подошел к этому самому окну поглядеть, какова будет погода. Посмотрел на небо, потом глянул в сторону кладбища, а он там — высунул голову из-за стены и вылупил на меня вот такие глазищи! А у меня, братцы мои, ноги подкашиваются. Хочу вымолвить: «Да воскреснет бог!» — и не могу! Как он дотянулся до стены-то? Должно быть, взобрался на могилу покойного фра Фелициана Фелициановича…
Затем Навозник рассказал, что Дышло являлся Треске, Белобрысому, Корешку и скотнику, но они «ради общего спокойствия» все скрыли, ну, а сейчас уже нельзя больше таить!