Лучшие из его ранних новелл — «Святая месть», «На чужбину», «Островитянка». В «Святой мести» (1886) писатель еще любуется пусть безрассудной, но красивой и самоотверженной верностью молодого черногорца заветам дедов. В новелле «На чужбину» (1889) перед нами уже не воины, с детских лет не расстающиеся с винтовками, а обездоленные люди, едущие в чужие крае продавать свой труд, чтобы прокормить себя и свои семьи. Таково было настоящее Черногории.
Симпатии писателя неизменно на стороне простых тружеников, будь то неутомимая хозяйка кабачка «У веселого матроса» («Островитянка», 1887) или черногорцы-землекопы, сооружающие судоходный канал в Греции («На чужбину»), красавец рыбак Марко Пивич («Королева», 1890) или выслужившийся из рядовых капитан Мичо Горчинович («Слепая сила», 1894), матрос Юрай Лукашевич («Поварета», 1901) или бедняк Пилипенда из Северной Далмации («Пилипенда», 1901). Людям из народа писатель противопоставляет выродков из среды далматинской аристократии, некогда храбрых воинов, а ныне беспощадных ростовщиков («Последние рыцари», 1889), спесивых чиновников, ханжествующих попов, преуспевающих бизнесменов («Новый Свет в старом Розопеке», 1892).
О художественном своеобразии последней новеллы метко сказал современный сербский критик В. Глигорич:
«Стиль и ритм жизни маленького приморского городка придает особое очарование этому рассказу, который полон самой доподлинной жизни, а композиционно напоминает мастерски выполненную гравюру»[7].
«Война» между двумя ресторациями — «Австрия» и «Новый Свет» — и их владельцами — супругами Бепо и Мандалиной, с одной стороны, и бывшим поваренком, а ныне бизнесменом Амрушем — с другой, происходит примерно полувеком позднее ссоры Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем и не в крепостнической России, а в конституционной Австрии. Поводом для ссоры здесь служит уже не злополучное ружьецо с поломанным замком и не «гусак», неосторожно вылетевший из уст Ивана Ивановича, а торговая конкуренция, рассчитанная на экономическую гибель соперника, что и случается в конце концов с ветхозаветным трактирщиком. Однако захватившая городок борьба двух рестораторов точно так же обнажает пустоту жизни, как поглощенность миргородских обывателей перипетиями схватки между И. Н. Довгочхуном и И. И. Перерепенко.
Разумеется, герои Матавуля вовсе не слепки с гоголевских персонажей, а живые, оригинальные и своеобразные создания, детища своего времени и своей страны. Писатель не заимствовал, не подражал, а во многом следовал художественным принципам русской «натуральной школы».
Новеллы Матавуля искрятся юмором. Автор напоминает одного из своих любимых героев, капитана Горчиновича («Слепая сила»), у которого был «какой-то дар улавливать во всем смешную сторону». Заветную мысль писателя выражает и другой персонаж этой новеллы, местный философ Иван Стоич, заявляющий, что решительно «все на свете, начиная богом и кончая вещами, доступными пониманию отставного офицера, имеет свою смешную сторону».
Светлым юмором окрашены многие рассказы писателя из жизни далматинского Приморья. Вера в силы народа, его моральное здоровье рождает теплую улыбку в «Островитянке», «Волке и Белянке», «Королеве». Смех писателя становится саркастическим, когда он пишет о высшем свете вымышленного Розопека, о мещанах подлинного Белграда. В новеллах, посвященных жизни Белграда, смех чаще всего уступает место горестным раздумьям над судьбой маленького человека, не находящего себе места в жизни большого и равнодушного города («Тайна Влайко», 1897; «Служака», 1895).
Произведения Матавуля полны глубочайшего социально-психологического смысла; они в равной мере отвергают и лицемерное церковно-феодальное мракобесие, и алчное буржуазное стяжательство, которое несет физическую и духовную гибель народу. Достаточно сопоставить страницы, обличающие сиятельного ростовщика графа Илью Девятого из рассказа «Последние рыцари», с гневными строками, клеймящими долацкого старосту Иосифа Буясова («Королева»), чтобы по заслугам оценить и антифеодальную и антикапиталистическую направленность творчества Матавуля, тонкого художника-реалиста.
Матавуль был убежденным атеистом. В своих «Записках» он писал, что, проникнув за кулисы монастырской жизни и увидев подлинное лицо церковников, он не только утратил веру в бога, но и возненавидел религию. Для Далмации конца XIX века такое заявление было актом несомненного гражданского мужества.
Именно так следует оценить шедевр Матавуля — роман «Баконя фра Брне» (1892), выдержавший уже при жизни писателя три издания.