— В каком смысле? — не понял я, пытаясь не обращать внимания на его тон.
— В прямом. Заморочил девке голову и рад, да? Она из-за тебя позабыла о нормальной жизни. И знаешь что? — он сделал шаг ко мне. — Я не позволю такому… как ты, испортить мне дочь!
Он говорил не связно, запинался, пытался достучаться до меня громкостью, а не словами. Признаюсь, я хотел нагрубить ему, но решил не терять лицо.
— Я и не собирался её портить, но знаете что хочу вам сказать? Именно то, что я «заморочил девке голову», помогло ей стать редактором в вашем издательстве. До этого она и думать не хотела о нем, потому что она не хотела этим заниматься.
— Мне плевать что и как ты ей сделал, но говорю первый и последний раз! Если ты еще раз подойдешь хотя бы на метр к ней, я укорочу твою и без того короткую жизнь. — Мужчина пригрозил мне пальцем, затем хмыкнул и пошел к дверям.
— И плевать! — разозлился я, сжав кулаки. — Мне терять нечего. Избавитесь от меня и подарите мне освобождение от этой чертовой болячки.
Он никак не отреагировал. Молча вышел из палаты, а я… задумался. Прекрасно знал, что Юле потом будет в тысячи раз сложнее отпустить меня. Если я люблю ее, то должен сделать так, как того хочет ее отец. И нет, я не испугался его глупых угроз, просто я понял, что на его месте также оберегал бы ее от всех и всего. Не в моих силах подарить ей будущее, о котором мечтают все девочки. Я не смогу стать ее поддержкой и опорой, потому что мне самому это нужно. Возможно, благодаря ей одной я до сих пор жив, но этого хватит. Нужно смириться и отпустить… Забыть о том, что было потому что дальше все будет только хуже.
Я сел на больничную койку и обхватил голову руками, не зная, как будет лучше. Зачем я вообще позволил ей остаться в моей жизни? Зачем? Почему сразу не отказался от нее. Я же хотел. Я хотел уберечь ее от себя, но не смог. Не смог сдержать себя и свои чувства, которые вспыхнули также быстро как и… нет, ничего не сравнится с химией, которая была между нами.
Мне хотелось кричать и биться головой о стену от безысходности, но я держал себя в руках. Услышав, как в палату кто-то вошел, я вздрогнул и поднял голову, видя перед собой два огромных синих глаза, а потом белую кудрявую макушку. Эрик.
— Привет. — Проговорил он, протягивая мне руку, и я тут же пожал его маленькую нежную ладошку.
— Привет. Ты заблудился или…
— Пришел проведать тебя. Юля сказала, что ты болеешь, но скоро поправишься. А ты пьешь таблетки?
Я кивнул, убеждаясь в том, что мне нужно оборвать все связи с Юлей, но в первую очередь нужно сменить место жительства. Если она потеряет меня так, то будет злиться и не будет плакать и горевать. Позлится, а потом забудет и все у нее будет хорошо. Я уверен, что все будет даже лучше, чем просто хорошо, но нужно найти, где можно пожить пару месяцев. Никто не захочет приютить меня, да и я ни с кем не уживусь. Единственным выходом будет лишь съемное жилье. Главное выдержать первые несколько дней, а потом будет лучше. Я решился. Наконец-то решился на это, поэтому теперь мне нужно было в тайне от Юли найти квартиру, оплатить ее и как можно скорее съехать. Может быть после презентации получится быстро все организовать?
— Эрик! — громкий женский голос, доносившийся из коридора, заставил меня вновь отвлечься, и я взглянул на мальчишку, который повернулся лицом к двери.
— Я тут.
Стоило ему сказать это, как в палате появилась высокая женщина средних лет. Подстриженные светлые волосы до плеч были заколоты у висков темными невидимками, а синее платье подчёркивало стройную фигуру. Я догадался, что это была мать Эрика и Юли, но… если вспомнить свою маму… Как небо и земля. Моя выглядела сдержанно и ни на кого не смотрела осуждающе. Никогда. А эта женщина мало того, что не поздоровалась, так еще и поспешила увести своего сына. Это неприятно, и теперь я понимаю, когда кто-то говорил: «Отойдите, у него же рак, заразитесь». Я слышал эту фразу не один раз в больницах, где пытался лечиться.
Когда в палату вошла медсестра, сказав о том, что мне нужно идти на презентацию, я тяжело выдохнул, надел стерильную маску и поплелся к лестнице. Юли не было. Она опаздывала. Я знал, что она не могла опоздать, но все указывало на это. Мой провал будет первым в истории издательства. Что я писал — не помню, но нужно было отвечать на вопросы и… среди людей, которым плевать. Они собрались лишь бы получить ненужную книженцию с автографом, чтобы та потом лежала на полке и годами пылилась, пока кто-нибудь не решит выбросить ее.
Первым, что я увидел на этаже — это была «Стена ладошек». Маленькие и большие, разноцветные отпечатки детских ладошек. На некоторых были привлечены бантики, и я не представлял, что в этих бантиках содержится все то, о чем я не хотел бы думать. Каждая ладошка с бантиком — это конец… Вот она несправедливость жизни. Взрослые люди, успевшие пожить продолжали вести отвратный образ жизни, делать все, чего не успели сделать эти «маленькие ладошки». По коридору бегали дети, но чем дальше я шёл, тем хуже была картина. Уставшие, остриженные налысо и утратившие свою, казалось бы, нескончаемую энергию, дети сидели на стульчиках с пустыми взглядами, смотрели на стену ладошек. Одни считали бантики, а другие просто сидели, прикрыв глаза. Боль мучила их. Не щадила никого.
— Ужасная картина, да? — голос Ваньки, заставил меня отшатнуться в сторону, и я чуть не сбил медсестру, несущую полотенца.
— Я чуть не умер. Не подкрадывался бы ты так.
— Ну, умирать тебе пока рано. Да и вообще, это не то к чему нужно стремиться.
— Думаешь, я так стремлюсь? — усмехнулся я, остановившись, когда увидел множество стульев, выстроенных рядами.
— Ого, Юлька постаралась на славу. Молодчина.
— Ага… Слушай, я тут… Хотел посоветоваться. Если бы ты был в моей ситуации, то… ты бы отпустил ее?
— Кого? Ситуацию? — не понял Петриков.
— Да какую на… — я покосился на задумчиво смотрящего на меня мальчишку с лысой макушкой и огромными синяками под глазами. — Юлю… ей потом будет хуже, а я не хочу, чтобы так все закончилось.
— Решил ее бросить?
Я только кивнул и тяжело выдохнул, проведя рукой по лицу.
— Глупо, Марин. Это глупо. Она же…
— Ее отец сказал, что пристукнет меня, если я подойду к ней ближе чем на метр. А мать, так вообще…
— Да забей ты на них. Юлька выбрала тебя, так наслаждайся жизнью с ней. Второго такого раза не будет. А то что сложно… на прошлой неделе у меня умер знакомый. Да, я не общался с ним толком, но я три дня пил. И не подумай, что это повод. Это всего лишь…
— Это не то.
Прислонившись спиной к стене, я прикрыл глаза и глубоко вздохнул.
— У меня сегодня отнялись ноги. Я упал прям в туалете. Ты бы видел ее глаза… Она так испугалась, что мне пришлось… встать, лишь бы она не боялась. Я не хочу ломать ей жизнь.
— Марин, никто не знает, сколько ему отведено. Сегодня ты есть, завтра нет. А жизнь идет, между прочим. И тебе нужно прожить ее так, чтобы потом о о тебе вспоминали. А ноги… это препарат тебе какой-то не тот вкололи. — Ванька похлопал меня по плечу и улыбнулся. — Не думай бросать ее. Она — лучшее, что было в твоей жизни.
— Нет. Я принял решение, и не хочу его менять.
— Твое право, но без неё ты не протянешь долго.
— Спасибо. Я знал, что ты меня поддержишь. — Усмехнулся я, переводя взгляд на еще одну медсестру, которая прикрепляла еще один бантик, на еще одну ладонь на стене. — Что же мне делать?
— Жить полной жизнью, будто бы у тебя все прекрасно. Жить столько, сколько получится, а дальше… уже не важно.
°11. До лета
Презентация прошла лучше, чем я думал, несмотря на то, что Юля приехала ближе к середине мероприятия. Когда из всех вопросов оставались лишь незначительные и совершенно неинтересные догадки и предположения о продолжениях детских сказок. Самым сложным было сказать детям, маленьким, слабым, угнетенным одной болячкой, что я уже не успею написать продолжения, но я их обманывал. Не говорил, что больше не будет историй о медвежонке-рыцаре, мышатах и прочей живности, о которой я когда-то писал, а наоборот, уверял, что скоро выйдет еще один сборник. Но это ложь… Не будет никакого «скоро». Это «скоро» может не наступить для кого-то. Возможно и для меня самого. Не будет больше ни историй, ни сборников, ни книг, ни идей… Я все хуже чувствовал себя. Даже сидя в уютном мягком кресле и говоря с детьми, я чувствовал, как силы покидают меня. Но стоило увидеть Юлю, как я тут же выпрямился и попытался выглядеть более уверенным и жизнерадостным. Хотя, кого я пытался обмануть?.. Внутри меня все было невыносимо. Тошнота, боль и слабость смешались в одну единственную эмоцию — в страх.