Вопросы, вопросы, вопросы… Удивительно, но все дети были знакомы с моими историями и подготовились куда лучше, чем я. Спустя почти час мы закончили, и мне можно было возвращаться в свою палату, как вдруг я увидел Лену. Казалось, что за этот день я видел её намного чаще, чем за последние пятнадцать лет. Она стояла в коридоре и ждала, когда я подойду? Но ждала не одна. Мальчишка лет пятнадцати стоял рядом с ней и с прищуром смотрел на меня. Этот взгляд мне был знаком хорошо. Именно так я смотрел на всех мужчин, которые были у мамы, после отца. Я их ненавидел. Не потому что они касались ее. Нет. Она никогда не позволяла этого себе. Она всего лишь просила их о помощи по дому, отдавая при этом деньги или ставила бутылку водки, а иногда хватало и сытного ужина. Но что касалось мальчишки и Лены? В его взгляде я видел то, чего никогда не видел в своем — ненависть. Он смотрел на меня с открытой ненавистью, и его можно было понять, наверное… Возможно, он был зол на меня, потому что я не участвовал в его жизни, как настоящий отец, но… он и сам должен был понимать, что я не знал о нем ничего. Совершенно ничего. Я не мог полюбить чужого человека, как родного. Этого просто быть не может.
Я обернулся на Юлю, которая судя по выражению лица, ругалась с отцом, затем вновь взглянул на Лену, желая подойти к ней, ведь… может быть после разговора, я смогу решиться на самый тяжелый шаг. Может быть я смогу заставить Юлю бросить меня или же смогу сделать это сам.
— Марин! — позвала меня Лена, как только я шагнул в сторону ужасного коридора с разноцветными ладошками.
В голове никак не укладывалось то, что каждая ладошка — это жизнь, но каждый бантик на ней — совершенно обратное. Неприятно, больно и до безумия обидно. Каждый, кого касалась эта беда — каждый задавался вопросом: «Почему я?». Но ладно если этим вопросом задаются взрослые, уже прожившие лучшие моменты люди, а если это дети? Страшно… страшно, что никак нельзя защитить хотя бы этих маленьких человечков.
Подойдя ближе к Лене, я взглянул на мальчишку, видя в нем отражение себя пятнадцатилетнего. Такой же высокий, худой, с синяками под глазами, кудрявыми волосами и выразительным взглядом. Он был точной копией меня в детстве. Удивительно.
— Вот, познакомься… Это Вадим. — Тихо проговорила Лена, погладив мальчишку по плечу. — Вадик, а это…
— Марин. — Перебил ее я, протянув руку для рукопожатия, но мальчишка демонстративно сунул руки в карманы.
— Вадик! — воскликнула Лена.
— Я не обязан здороваться с незнакомым человеком. — Произнес он, ухмыльнувшись.
— Вы не совсем чужие…
— Лен, он прав. Это бесполезно. Я его не знаю, он меня…
— Марин? — Юля подошла ко мне, кладя руку на плечо и с явной растерянностью взглянула на Вадима. — Мы можем ехать? Боня дома один весь день…
— А разве мне не нужно лежать тут?
— Нет, Ваня поговорил с доктором… Все нормально, можно возвращаться домой.
Я кивнул, решив перенести серьезный разговор на более позднее время. Не очень красиво будет, если мы будем выяснять отношения прямо там в коридоре. А может быть стоило и не говорить ни о чем? Вновь непонятная неопределенность. Да и черт с ней. Взглянув на мальчишку, который испепелял взглядом Юлю, я приобнял ее, подталкивая к лифту.
Мы ушли. Так и не говорили ни о чем. Странно, но Юля даже не спросила ничего про мальчишку, хотя по ее выражению лица, я понимал — она догадалась обо всем. Да там и догадываться не нужно было. Он был моей точной копией.
— Ты поругалась с отцом?
— С чего ты взял? — без капли удивления спросила Юля, не отводя взгляда с дороги.
— Видел.
— Они против тебя… не хотят, чтобы ты был в моей жизни, а я… — она тяжело выдохнула и провела рукой по лицу. — Я не знаю уже ничего. Так устала… работа, дом, собака — Марин… это будто бы не мое.
Я кажется начинал что-то понимать. Разговор с отцом пошел ей на пользу? Она устала не только от работы и прочего — она устала от меня, моей болезни и вечного присмотра. Я разрушал ее, и только я мог сделать так, чтобы все закончилось. Закончится для нас, но не закончится для нее. Но я молчал. Прислонившись лбом к стеклу, мне захотелось просто, чтобы все это закончилось. Я был готов к концу, не желая больше решать какие-то проблемы, думать о чем-то. Но у судьбы на меня были другие планы. Совершенно другие. Каждый раз, думая о том, что нахожусь на грани, я был глуп. Приступы боли — это всего лишь напоминание о том, что я нездоров.
Тишина давила на меня. Не знаю что рассказал Юле ее отец, но это что-то испортило ее взгляды на общение со мной. Это наверное и лучше. Я же сам хотел бросить ее. А если Ванька рассказал ей о нашем разговоре? Нет, он не мог. Тогда что? Я не мог найти себе места, и ждал, когда мы наконец-то окажемся дома, в привычной обстановке. Возможно тогда что-то станет понятным.
Но даже когда мы оказались в квартире, Юля все также выглядела напряженной. Она покормила щенка, сходила в душ, кому-то позвонила и ушла в комнату. Ее долго не было, поэтому я решил заглянуть чем же она была занята. Когда я вошел в спальню, Юля что-то увлеченно писала, громко ударяя пальцами по клавиатуре ноутбука.
— Что случилось? Ты устала от меня?
— Нет, я устала от отца и его принципов. Он поставил мне условие: либо я с тобой и без работы, либо с родителями и с работой.
— И?
— И? — девчонка удивленно взглянула на меня, видимо ожидая продолжения, но я молчал. — Ты думаешь, что я выберу их? Марин, они бросили меня на бабушку, испоганили мне детство… а Эрик… ему все равно. Подрастет и поймет меня. Я не брошу тебя ни за что на свете! Неужели ты не понимаешь, что я буду с тобой до конца… до самого конца. И как бы больно не было, я готова.
Мне было больно от ее слов, но то как она себя вела заставляло душу улыбаться. Мне безумно повезло с ней. Пройдя по комнате, я сел на кровать, где сидела Юля и обнял ее. Таких моментов мне не хватало. Она считала рак — всего лишь словом, которое так крепко прицепилось ко мне. Всего лишь слово, от которого я не могу избавиться. Но я справлюсь…
— Я книгу пишу… — тихо проговорил я, зная, что Юля может меня перебить и сказать, что мой путь писателя закончен, но она молчала, прижавшись ко мне. — Я хочу успеть ее дописать и… будет смешно звучать, но я хочу, чтобы ты прочитала ее после того, как…
— Нет, давай не будем о грустном. У меня мурашки по коже, когда ты говоришь так серьезно.
— Все мы не вечные…
— Все мы не вечные… — сказала бабушка, глядя на серый могильный камень, на котором была мама. — Судьба такая у Ирины нашей… а против судьбы не пойдешь. Сколько отмерено, столько и проживем, верно, Марин?
Я молча кивнул, проклиная себя за то, что перевез свою семью в город. Если бы этого не было, не случилось бы и трагедии. Я виноват… всегда виноват один лишь я. Когда умер отец, я не пришёл вовремя домой, задержавшись в школе, а мама… она никак не могла найти подходящую работу, ходила на собеседования и попала под машину. Никто так и не нашел виновного. Все пустили ситуацию на самотек, даже не представляя насколько больно родным от мысли, что они больше не услышат голос близкого, не почувствую прикосновения и не смогут обнять. Тогда я решил, что нужно возвращаться в деревню, к Лене и не стремиться прыгнуть выше головы, но… бабушка не разрешила.
— Совсем сдурел?! — крикнула она, до этого никогда не повышавшая на меня голос. — У тебя пока еще я есть, и ты должен устроить свою жизнь, пока я могу тебе помочь, понял?