День сменялся ночью, но в этих стенах время замерло – Мириам не видела дневного света. Сторожевой караул, расположившийся внизу башни, менялся непрерывно и лишь изредка кто-нибудь из стражников приносил ей миску с чем-то отдаленно напоминавшим похлебку.
Под самой крышей тюрьмы, не умолкая, стонал какой-то старик, и оттого тишина не наступала ни на мгновение. Мириам приходилось закрывать уши ладонями и порой ей удавалось провалиться в хрупкий, тревожный сон. Ей грезился чудный дом Реми, затерявшийся между холмов, аромат согретой солнцем земли, его добрая матушка и он сам, еще не загубленный тяжелым трудом, улыбчивый и беззаботный. Но потом она просыпалась и, лежа на грязном ворохе сена, забитом в угол, дрожала всем телом, но не издавала ни звука.
Она часто думала о своем друге, ведь для нее среди людей не было никого дороже, чем он. Ей не хотелось, чтобы он узнал о том, что совсем скоро ее не станет. Реми был прав во всем. Сколько предупреждений и уговоров она пропустила мимо себя. Все они теперь разом рухнули на ее плечи, их было столько, что ей было страшно встать на ноги и прогнуться под этим грузом, упасть на устланный нечистотами пол и разрыдаться в голос, завыть, подобно старику на вершине башни. Но Реми учил ее стойкости, оттого она молча кусала губы и крепче сжимала кулаки, так, словно бы ей еще представится случай сразиться за свою свободу и жизнь.
В час, когда заскрипела ржавая дверь, выходящая на узкую лестницу,
Мириам лежала на полу, бездумно уставившись в потолок. Она услышала, как по коридору ступали двое, – грузные шаркающие шаги тюремщика она сразу же признала, и осталась равнодушна к ним, но вот другие, легкие и стремительные, заставили ее навострить уши.
– Вот, эта камера, – злобно пробурчал толстяк. – А куча мусора в углу – твоя девчонка.
Мириам едва не вскрикнула от удивления – слегка пригнувшись, чтобы поместить под нависающим низким потолком костлявые плечи, перед решеткой стоял ее Реми. Она сорвалась с настила и вцепилась в его протянутые сквозь прутья холодные руки.
– Создатель… Что они с тобой сделали? – запинаясь проговорил он, блуждая растерянным взглядом по ее разбитому лицу, грязным, изодранным одеждам, застарелой повязке, темной от крови и пыли.
– Эй, стражник! – небрежно бросил Реми, так, как можно было обратиться только к прислуге. – Поди сюда!
Мириам смотрела на своего друга во все глаза и не понимала, как он мог себе это позволить. Тут в его руке, словно по волшебству, возникла золотая монета - он лихо подбросил ее и снова поймал. Увидев это, толстый караульный и правда подошел к нему.
– У коменданта для тебя есть новое задание. Советую поспешить узнать какое. Он очень не любит ждать.
Так они остались одни, и напускная дерзость и беспечность покинули юношу – он опустился на колени, девочка присела напротив – им обоим было сложно устоять на ногах.
– Я уже сотни раз проклят за то, что не смог уберечь тебя.
Реми запустил обе пятерни в свои растрепанные волосы. Он не знал о чем стоит говорить, Мириам молчала в страхе произнести хотя бы слово – все, что она копила здесь, в заточении, готово было выплеснуться бескрайним океаном боли. Переборов робость, Мириам коснулась его щеки, и он не отстранился. Внутри него бушевал другой океан.
– Чего они ждут? – наконец-то спросила она, голосом, который ей казалось и не принадлежал.
– Завершения ярмарочной недели, дня, когда в город стянется полкоролевства. Что ты знаешь о том, кого обокрала? – выдохнул Реми, стараясь не смотреть на девушку. –Тадде… Он встал на якорь в порту специально чтобы посмотреть на казнь, хотя должен был уже уйти на восток. Большего ублюдка, чем он, сложно было отыскать, особенно среди ублюдков королевских кровей.
Для Мириам это едва ли что-то значило.
– И он убьет меня, – безразлично прошептала она.
Неожиданно Реми протянул руки сквозь решетку, пальцы сплелись на ее затылке. Он притянул ее к себе резко, так, что с ее губ сорвался крик.
– Пускай он думает так! Но едва ли с тобой случится что-то подобное. Ты будешь жива. Я клянусь!
Мириам дернулась. Оказавшись так близко к нему, она не почувствовала ни запаха дурмана, ни чего бы то ни было другого, что могло затуманить его рассудок. Но она видела, как блеснули его глаза, с каким жаром говорил он эти слова. Но для чего? Вселить в нее пустую надежду? Тот Реми, которого она знала, не стал бы так поступать с ней.
– Ты тронулся умом, если считаешь, что можешь тягаться с церковью и королевским бастардом.
Дверь, ведущая в камеры, снова протяжно заскрипела. Ленивые шаги стражника раздавались все ближе.
– Да, должно быть, ты права. Я спятил, – громко отозвался Реми, медленно отстраняясь от нее.
Еще никогда в жизни ей не было столь страшно.
– Прости, – девочка вцепилась в прутья, отрезавшие ее от той жизни, что ей предстояло бы пройти.
– Я поклялся перед тобой, Мириам, и теперь хочу, чтобы ты тоже пообещала мне кое-что.
– Все, что угодно. Ты знаешь. Все, что угодно, пока я жива.
– Пообещай, мне, что не станешь держать на меня зла, – и снова этот взгляд, что так напугал ее.
– Что ты задумал? – сердце девочки затрепетало, словно испуганная птица, предчувствуя недоброе.
Реми поднес палец к губам, призывая ее замолчать.
– Северянин, Тьма раздери его душу, повелел передать, что твое время вышло, – проворчал караульный, появившийся в дверном проеме. Одной монеты оказалось недостаточно для того, чтобы смерить его сварливость.
– Я клянусь, – выпалила Мириам, бездумно и порывисто, пока Реми не успел покинуть ее навсегда. Она не могла отказать ему в последней просьбе, оставить его в одиночестве с сожалениями и разъедающим чувством вины. Они были рядом, шли плечом к плечу с того самого времени, как пустились в бега, преодолевая голод, отчаяние и холодные зимы, не впуская никого в свой обвенчанный несчастьями союз. Теперь он оставался один и Мириам от этого было даже горше, чем от предстоящей казни, от того наказания, которое она заслужила одним лишь тем, что в ночь ее рождения с неба наверняка падали звезды, оставляя за собой пылающие хвосты.
– Проваливай! Я не хочу быть вздернутым на виселице из-за вас!
– А теперь уходи, – девочка отвернулась от парня, застывшего с грустной улыбкой на губах. - Уходи и проживи такую жизнь, чтобы я, наблюдая за тобой с небес, осталась довольна.
Реми ушел, и она не стала смотреть ему вслед.
– Зачем ты пришел? – бросила Мириам куда-то в пустоту, но тут же осеклась. Отныне и навсегда ее больше никто не услышит. Тот, кому это удавалось, покинул ее, напоследок оставив ей ворох неразрешимых вопросов.
Что у тебя на душе, мой друг?
Кто этот северянин, мой брат?
Как ты отыскал меня, мальчик с печальным лицом?
Глава 8. Волчья шкура и ведьма
Улицы Меццы, Руаль
Ее привезли на мост в клетке для скота, запряженной старой клячей. Впереди шел пастор, вещающий о великой Тьме и черных душах, ищущих избавления. За повозкой двигалась целая процессия праздных зевак. Это был конец торговой недели, и город кишел пришлыми со всего Руаля. Весть о казни юной ведьмы разлетелась по округе задолго до этого дня, и каждый благочестивый горожанин считал чуть ли не своим долгом присоединиться к шумной ликующей толпе. Кто-то бил в барабан, обтянутый кожей, тем самым безнадежно заглушая проповедь.
Если бы хоть кто-то присмотрелся к ведьме, то ему бы открылось, что та возносит молитвы к Создателю, крепко зажмурив глаза. А в нее летели гнилые фрукты, камни, плевки и проклятия.
«Я не такой большой грешник, как она», — так думал каждый, бросая в ведьму очередной камень.
Бом! Бом! Бом!
Грязная и измученная, связанная по рукам девчонка, стояла в тесной клетке на коленях. От воровки, попавшейся городским стражникам, осталась разве что только неприкрытая стойкость. Толпа, сплоченная жаждой кровавого зрелища, разъярялась сильнее, ведь жертва не просила о пощаде и не лила жалостливых слез.
Мириам только крепче сжимала зубы. Проснувшись утром перед казнью, она вдруг поняла, что останется несломленной. Ей хватит на это сил и мужества, если смерть не заставит себя ждать. Не так давно на городской площади пылала женщина, как и она нареченная ведьмой. Что же уготовано ей, Мириам не знала ровно до тех пор, пока не поняла, что ее везут на широкий мост, переброшенный через бурную реку, разделяющую город. О казни, проводимой там, она знала только по слухам, и видела пытки страшнее, чем та, через которую ей предстояло пройти.