Бом! Бом!
Кто-то очень меткий бросил тяжелый камень прямо в ее пронзенное плечо. Мириам охнула и пригнулась к полу клетки, сдерживая стон боли. В ярости она впервые окинула взглядом зевак, эти обезображенные злобой лица. Стоило ей только призвать свою Силу, и они бы все до одного обратились в пепел. Но со своим верным огнем или без него, она все равно остается лишь приговоренной пленницей в клетке для скота.
— … да будут дети Тьмы возвращены во Тьму, да сотрет длань Создателя всякую память об их злодеяниях, да будут праведники сохранены от их темных душ…
— Скоро всему придет конец, — проговорила Мириам, заслышав отголоски проповеди. Впереди виднелась крепостная стена, а прямо за ней раскинулась широкая река.
Девчонка снова вернулась к своей молитве. Даже когда ее выволокли на мостовую, она не остановилась. Она не желала слышать ни ругани толпы, ни скрипучего голоса пастора, ни приговора городского старосты.
Палач набросил на ее шею петлю, и веревка была для нее тяжелее камня. Мириам знала, что та достаточно длинна, и что, когда ее горло будет крепко сдавлено, легкие наполнятся ледяной водой горной реки, опоясывающей крепость.
Она посмотрела на небо, такое ясное и безоблачное, что у нее вдруг перехватило дух от восторга. Не много прекрасного ей удалось увидеть за свою жизнь, но единственное, о чем она сожалела, так это о том, что не посчастливилось снова увидеть звезд и луны.
Реми любил рассказывать о звездах разные небылицы, а она слушала его, открыв рот. Когда-то ей мечталось, что они вместе уйдут в море, и там он научит ее идти верным путем из города в город и никогда не ошибаться.
Мириам вновь устремила свой взгляд прямо в толпу, опасаясь встретится глазами со своим другом. Но вместо этого она разглядела темные кудри и точеное лицо Тадде, возвышающегося над сбродом на своем пегом жеребце. Он, как и в первую их встречу, был окружен своими гвардейцами, и с его лица не сходила высокомерная улыбка.
«Прелестное создание, но безнадежно обреченное», — девчонке вдруг вспомнились его снисходительные слова. Тем временем толпа бушевала в нетерпении. Старый пастор слишком долго возился со своей проповедью.
— И прольется свет всевышнего… — вдруг замялся он. — И прольется свет всевышнего…
— …на почитающих его, да охранит он слуг своих от напасти, — продолжила за него Мириам.
Она не сразу сообразила, что действительно произнесла это вслух, но, кажется, никто не удостоил эту ее дерзость и малейшего внимания. Проклятия стихли, а крики сменились едва различимым шепотом.
Мириам подняла глаза на замолкшего старика. Его лицо выражало испуг и удивление.
Городской староста, обросший реденькой рыжей бородой, и вся его свита, попятились прочь, но люди, стоявшие позади них, не двигались с места в сковавшем их оцепенении.
Даже палач незамедлительно сбросил петлю с шеи девчонки и поспешил отойти от нее.
Толпа расступалась перед человеком на боевом коне. Он направлялся прямо к приговоренной, игнорируя испуганные возгласы горожан. Мириам никогда не видела этого мужчину прежде. Может быть потому, что от него отчетливо веяло холодом.
«Северянин! Здесь, у крепостных стен города и до сих пор жив!» –удивилась она.
Он спешился, когда это стало удобно, и стремительно подошел к ней. Мужчина со страшным шрамом на лице. Вытащив кинжал из-за пояса, он одним уверенным движением разрезал путы на ее руках, и никто даже не посмел ему перечить.
— Темному магу — темная смерть, — его шепот едва был услышан. — Прости.
Он с силой полоснул лезвием прямо по ее раскрытой ладони. Мириам взвыла от боли. Ей никогда еще не было настолько больно. Все вокруг почернело, по щекам полились слезы. Она поняла, что упадет, но незнакомец быстро схватил ее за руку и потянул ее куда-то вверх. Она встала на цыпочки, а он обратил к толпе ее раскрытую рану. Кровь, алая и яркая, заливала его одежду, струясь по рукаву.
— Кровь темного мага черна как ночь, которую вы все так боитесь! — в голосе мужчины звенел сам металл. — Вам было мало войны? Молитесь за своих мертвецов! Довольно приносить невинных в жертву! Я — Морган Бранд, лорд вольного города Дагмера. Я — Смотритель. Так сказал Совет Ангеррана. Наши короли прекратили свои распри, умерили свою гордыню, остановили голод и мор. Кто вы такие, чтобы перечить им?
Отголоски войны коснулись каждого горожанина. Любой руалиец знал, какой ценой был заключён мир. Их король сражался за свою веру, и готов был идти до самого конца в этой безумной битве. Но его люди, измученные смертью, потерями и лишениями, хотели только покоя. Оттого ни один лучник с крепостной стены не осмеливался пустить в ход свои стрелы. Ни одна из них не была предназначена для северянина, пришедшего к ним без меча.
— Мое имя Тадде Руаль, — только один мужчина оставался не окован страхом. Он приблизился, но не покинул седла, за что Мириам тотчас про себя нарекла его отъявленным трусом.
— Я знаю кто ты, бастард, — недобро ухмыльнулся Смотритель. — Скажи, бастард, стоит ли твоя обида новой войны?
Лицо принца потемнело, улыбка исчезла без следа. Десятки людей взволнованно глядели на него. Те, кто был наслышан о нем, ожидали, когда же его причудливо изогнутый меч освободится из ножен и снесет голову пришлому лорду. Но тот, хоть и был настроен пустить Бранду кровь, прислушался к голосу разума и развернул своего коня прочь. Посрамленный и озлобленный, он вынужденно сохранил мир своим молчанием.
Ведьму ждал суд, но Тадде никогда не отличался терпеливостью. Его манил быстрый корабль, стоящий на якоре в порту, и Договор, скрепленный Советом Ангеррана, показался ему сущей безделицей. Пара десятков золотых монет растопили все сомнения местного пастора.
— Ты нарушил Договор, — громко бросил ему вслед северянин, осведомленный кем-то о прихоти принца, о его приказе городскому старосте. — Ничего мне не ответишь на это, бастард?
— Я отвечу за это перед королем, волчья ты шкура, — свирепо прорычал ему принц.
Мириам, по лицу которой градом катились слезы, успела заметить, как ее спаситель скривил бледные губы в очередной усмешке. Он вышел победителем, но уже предчувствовал новые битвы. Его рука, обтянутая кожаной перчаткой, все еще сжимала ее тонкое запястье. Казалось, что он и вовсе позабыл о ней.
Толпа стремительно редела, не вкусив обещанного зрелища. Пастор в окружении своих сопровождающих, с прытью мало свойственной подобным ему старикам, поспешил оказаться под защитой городских стен. Только городской староста не стал отрицать своей причастности и направился прямо к спасителю девушки.
— Вот золото, что вручил мне Тадде, — он протянул вперед кошелек вдвое больше того, на который позарилась Мириам. — Забери его и будем квиты. Мне ни к чему порочить свое доброе имя перед тобой, лорд Бранд. Он какой-никакой, но сын нашего короля. Я же простой человек на службе, но я чту твой проклятый договор.
— Раздай это золото нищим, староста, и я забуду тот день, когда ты его нарушил. А если вздумаешь обмануть меня еще раз, отыщу тебя и вспорю твое сытое брюхо — сделаю то, что собирался сделать твой принц-выродок, если бы ты посмел его ослушаться.
Смятение рыжебородого сменилось страхом, и лишь затем пониманием.
— Убирайтесь из города как можно скорее. У нашего принца злая память и тяжелая рука, — проговорил староста, склоняя голову и удаляясь вслед за редеющей толпой.
Морган снял с плеч свой тяжелый плащ и молча завернул в него девчонку. Ей было зябко, но она попробовала увернуться — от нее разило как от сточной канавы, а из пореза на руке сочилась кровь. Этот плащ был слишком хорош для нее.