Выбрать главу

Гаудана не отличалась выдающейся красотой. В ней было что-то необъяснимо дикое, выдающее лесную ведьму, пусть и укутанную в дорогие одежды. Ее черные волосы всегда были слегка растрепаны, губы тонки, а глаза, огромные и серые, казались холодными и колючими словно вьюга – такой видела ее Мириам, предпочитая не замечать ее достоинств. Она знала о Гаудане не очень много. Слышала, что та в свое время была фрейлиной при первой королеве Дагмера, вторая же, не взлюбила ее, и стремительно отправила замуж за богача, который, впрочем, в скором времени скончался. Она не сожалела, потому что увивалась за Морганом как назойливая муха с завидной и неприличной настойчивостью. Он же не разделял симпатии, но Мириам никогда не видела, чтобы он обошелся с ней грубо или же высказался недостойно.

«Танцуй, Мири! Танцуй!»

Девушка спряталась от охватившего ее гнева за воспоминанием, за голосом Моргана, за той ночью, пропитанной запахом костра, леса и неизвестных ей белых цветов. Именно тогда она приняла то, что до последнего отрицала – ее сердце поддалось слабости, стало мягким и послушным, но только для мужчины, которого она, по собственному убеждению, не была достойна. Она влюбилась в него в одной из южных деревенек, где пришлось остановиться на постой. Тогда языки костров разрезали мглу, от смеха и музыки весь мир ходил ходуном. Там, среди хмельных людей в венках из белых цветов, их не знал никто и они сами забыли о том, кто они есть.

Танцуй, Мири! – кричал ей Бранд, сквозь звуки лютни, флейты и барабана. – Танцуй!

Мириам услышала бы его слова, даже если бы он шептал их. Она кружилась в танце и искрах от костра как обезумевшая, закрывала глаза, отдаваясь ритму и жару.

Эхэй! – вскрикнули девушки, подбросившие в огонь ветви сухого можжевельника.

Эхэй! – вторил весь танцующий мир, когда музыка вдруг затихла.

Огонь разгорелся с новой силой. Пронзительно громко заверещал сотрясаемый бубен. Мириам на мгновение остановилась и вгляделась в Моргана сквозь пламя. Он сидел совсем рядом с музыкантами, на земле, опершись на большое колесо тяжелой телеги, и изредка прикладывался к фляге. Мириам в своей пыльной, сшитой на мужской лад одежде, не виделась себе прекрасной лесной нимфой, но он смотрел на нее безотрывно, отчего сердце колотилось громче, чем стучали барабаны.

«Да кто я такая?все еще думала Мириам, удерживая белый венок на голове. – Кто я такая, чтобы посметь даже просто думать о нем?».

Как бы ты поступила, помня, что можешь потерять свою жизнь в любой момент? – любил спрашивать Морган, разглядев ее сомнения. В ответ она только задирала нос, ведь представить себе не могла зло, способное одолеть их. Он смог научить ее многому, но только не страху.

«Если завтра я умру, то позволю себе в эту ночь забыть о том, кто я».

Мириам закружилась вновь, уставившись в темное небо, на котором, вопреки огненному зареву, были видны россыпи звезд. Все вокруг плыло и пело. И только один взгляд пьянил ее больше, чем эта ночь.

Кто-то снова поддал в костер хворосту и тот выбросил на поляну множество огненных искр, девушки с визгом отскочили. Громкий, но очень приятный мужской голос присоединился к вороху звуков, завязавшись в песню. Мириам заметила, что ее затягивает в огромный хоровод, и чья-то чужая рука чуть было не ухватила ее, но она увернулась, и быстро побежала к Моргану, хохоча набегу. Она ловко выхватила его флягу и сделала большой глоток крепкой, обжигающей нутро настойки. Мужчина засмеялся.

«Да, пожалуй, да, – подумала Мириам, потянув его за собой. – Для меня нет ничего чудеснее этого смеха».

Их пальцы крепко сцепились, но заглянуть ему в лицо она не смела. Толпа захватила их – какая-то девушка ухватилась за край куртки Моргана. Вокруг костра стягивались круги, новые и новые. К мужскому голосу присоединился звон женских. В музыкальный хор ворвалась пронзительная лютня. Кто-то споткнулся, упал и разорвал цепь. Девушки, куда более похожие на нимф, потянулись следом и захохотали. Морган же ухватил Мириам за плечи и уберег от падения. Теперь она была вынуждена посмотреть на него.

– Танцуй, Мири, – повторил он, а в его темных глазах отражался огонь. – Танцуй, пока играет музыка!

Он был счастлив – живой, настоящий, не спрятанный за громким именем и важным титулом. Мириам улыбнулась, желая пригладить ладонью его буйные волосы, но переплетенных пальцев ей было достаточно. Она и не хотела большего, опасаясь испортить ночь избытками неосторожных прикосновений.

Теперь же, сидя на берегу, девушка перебирала свои воспоминания по крупицам. Думала, что бы могло случиться, окажись она чуточку смелее.

Гаудана то и дело закрывала лицо руками. Ее плечи были опущены, и вся она сжималась словно побитая. Морган говорил с ней тихо. Мириам не слышала ни слова. Схватив очередной камушек, она швырнула его в море со всей злости. Ей надоело ждать. Ей надоело коситься на женщину, которую она искренне опасалась.

Когда Морган наконец подошел к ней, оповестив о своем приближении шелестом гальки, она презрительно хмыкнула. Что, впрочем, рассмешило его. Пришлось хмыкнуть еще раз, но уже от возмущения. Она обернулась, только теперь позволив себе сделать это открыто. Черноволосая женщина в карминовой накидке все еще стояла чуть поодаль и смотрела на них.

У меня от нее мурашки по коже, прошипела девушка, шелестя вслед за Морганом.

Они вместе перевернули лодку, мужчина бросил в нее обе сумки, и вытолкнул ее в море так, чтобы она не цепляла дно. Сам он зашел в воду по колено, а Мириам все топталась на берегу. Мочить в соленой воде новые высокие сапожки ей было жаль, но она не хотела в этом признаваться. Теперь хмыкнул Морган, вернулся за ней и молча подхватил на руки. Девушка вскрикнула, потеряв опору под ногами, и прижалась к нему возможно больше, чем следовало, обхватив его за шею. В тот же миг по ее спине побежали самые настоящие, не выдуманные из-за присутствия Гауданы, мурашки.

Если бы взглядом можно было ударить, что из Мириам непременно бы выбило дух взгляд ведьмы, стоящей на берегу, был таким тяжелым, что девушка едва не запаниковала.

«Ох, нет. Нет, нет. Тебе лорд Бранд не достанется, лесная ведьма», подумала она.

Морган усадил девушку в лодку, и сам забрался в нее, перебравшись через бортик.

Порой чьи-то ожидания бывают бесчеловечнее поступков,заговорил он.

Мириам не поняла о ком идет речь – о женщине, оставшейся на берегу, или же о юноше, которому накануне он разбил лицо.

И что следует делать с такими ожиданиями? Презирать их? Отвергать? Но отчего в таком случае появляется чувство вины?

Мужчина освободил собственные сапоги от закравшейся морской воды, и принялся устраивать весла в уключины, но все поглядывал на берег. Девушку удивляла его способность пускаться в философские размышления в самый неподходящий момент. По началу, это раздражало ее, потом она поняла, что подобным образом он приводит свои мысли в порядок.

Они мешают идти по собственному пути, затуманивают разум, и не дают отделить истинное от ложного.

Ты спрашивал о том, что я думаю о семье Таррен? напомнила Мириам, решив устроить другое весло. – А я спрошу тебя, почему мы должны проминаться под бесчеловечные ожидания и измерять себя ими? Ты ведь все решил, и спрашиваешь только оттого, что тебе интересны мои мысли. Давай уберемся поскорее! Боюсь, что та женщина прожжет дыру в моей спине. Вот, что для меня сейчас истина.

Я люблю твою проницательность, Мириам. Но эта женщина не причинит тебя вреда, пообещал Морган, выпрямив плечи, и тут же навалился на весла. Пока она довольствуется лишь мной.