Конечно, нельзя было исключать, что какая-нибудь из человеческих рас станет сверхрасой, какой стали Манцибурны, перейдет в другие Вселенные и пребудет вовеки. Но шансов на это оставалось всё меньше. Люди возникали везде, вновь и вновь — но число их планет сокращалось, хотя и очень медленно — должно было пройти ещё семь или девять миллиардов лет, чтобы они исчезли вообще. Сама Вселенная тоже не была вечной, так что обитателей Хары это мало трогало. Особенным вниманием среди них пользовались миры или места с веселой и бестревожной жизнью и они всеми силами старались поддержать и сохранить их — не столько ради их обитателей, сколько ради возможности хоть немного отдохнуть от бесконечных рассуждений о прошлом и будущем. Лэйми поступал так же. Ему было очень приятно узнать, что Паулома оказалась в числе этих мест. Сугха очень приблизилась к ней, но ещё не стала неотвратимой угрозой.
Устав от неохватного разнообразия Хары, он вновь находил утешение в объятиях Сималы. Охэйо повезло меньше. Его отношения с Маулой были просто ангельскими — она считала чувственную любовь развлечением для животных. А Маула Нэркмер была не из тех, кого можно переубедить — словами или чем-либо ещё. Но, хотя на Охэйо с интересом смотрело множество других девушек, он сам смотрел только на Маулу. Любовь, на взгляд Лэйми, была престранной вещью. Впрочем, Аннит вовсе не выглядел убитым горем.
Лэйми подумал, что было бы кстати навестить его; он бесшумно поднялся, оделся и тихо выскользнул из комнаты. Направляясь в комнату друга, он, ещё не войдя в неё, услышал, как тот что-то напевает.
Став на четвереньки, Лэйми прополз в узкую горловину. Охэйо, тоже едва одетый, сидел на пятках перед включенным ноутбуком. Маулы рядом с ним не было — она предпочитала отдыхать в своих покоях.
Аннит удостоил его единственного косого взгляда.
— Привет, Лэйми. Знаешь, за делами я как-то забыл, что у меня было три брата — старших, к тому же. Я неплохо их помню — очень интересно сравнивать их с другими юношами анта Хилайа. Кое-кто из них оставил след в семейных архивах. Оказывается, у меня в роду было много поэтов. Император Мэкхис, например. Правда, в историю он попал по другому поводу: за раз самолично отрубил головы шестистам мятежникам. Отдыхая от сих печальных трудов, он сложил трогательные вирши о бренности бытия — ты бы их в школе учил, не случись войны. Самое забавное, что стихи он писал совсем неплохие.
Лэйми уже доводилось слышать о Императоре Мэкхисе — хотя он жил две тысячи лет назад. В «Истории Империи» от него осталось только три абзаца с этим достопамятным эпизодом и злосчастным стихом. Охэйо мог рассказать гораздо больше на этот счет. Старший из его братьев, наследник, не выносил черных глаз — если таковые попадали в поле его зрения, он их просто выкалывал, полагая — притом совершенно искренне — что глаза суть зеркало души, каковая, в данном случае, несомненно полна чернейшего Зла.
— Должно быть, приятно иметь такую длинную родословную, — насмешливо сказал он.
Охэйо вновь косо взглянул на него.
— Это совсем не смешно, Лэйми. Слишком многие в моем роду были не от мира сего. Но это не мешало им три тысячи лет оставаться у власти. Если бы мне хватило ума отправиться не сюда, а в Хониар, я тоже стал бы каким-нибудь верховным канцлером — как «возродитель государства».
— Ты был на Джангре?
— Не в своем теле, но да. Там дети в школах пишут сочинения на тему: «Аннит Охэйо анта Хилайа и его роль в истории нашей благословенной державы». Неплохо?
— Ты хотел бы вернуться туда?
— Да, Лэйми. Но не вернулся бы, если бы мог. Через пятьдесят лет там я бы умер. Жизнь убивает… однажды, а чем дольше ты живешь, тем больше хочется… особенно сейчас, когда у меня есть Маула. Или я у неё. Мы друг у друга. Любовь — вещь двусторонняя, Лэйми. В ней нельзя только брать. Нельзя даже только отдавать. Обмен должен быть взаимным, а иначе — какой в этом смысл?
— А чем вы заняты сейчас?
Охэйо улыбнулся прежде, чем ответить.
— Я могу сразу управлять любым телом, в которое попадаю и оказался для Хары ценным приобретением: обычно это удается в одном случае из ста. Или реже. Это не слишком удобно, потому что неясно положение, в котором я оказываюсь, но в общем я один могу сделать больше, чем сотня харранцев. А здесь правит тот, кто работает не просто наравне, а впереди всех. Мэтлай говорит, что я буду лучшим вожаком группы, чем он…