Семьсот восемьдесят девять помножить на двести восемьдесят шесть, — громко обратился он к кому-то невидимому.
— Двешти двадшать пять тыщь шештьшот пятьдешят шетыре, — меньше чем через минуту донесся из темноты голос.
Эргрик записал результат, снова спросил:
— Пятьсот двенадцать, помноженное на двести восемьдесят шесть?
— Што шорок шешть тышячь шетырешта тридшать два, — ответил шепелявый голос. — Но пятыпот двенадшать — это неправильно. В прошлый раж было пятьшот шемнадцать.
— Разве? — Гном перевернул несколько страниц книги, поводил пальцем по ровным строчкам и покачал головой. — Ты смотри — ошибка! Чуть было не наврал в учете. Это из-за темноты. Как думаешь, Уль, может, зажечь еще одну свечу? Хотя нет, не могу позволить подобного расточительства: казна и без того пуста. Копишь, копишь деньги для королевства, а потом заявляется великан-проходимец и начинает проедать все накопленное. Яду бы обжоре подмешать, так ведь это тоже траты...
— Яд етуна не вожмет, — сказал призрак Уля Бергмана. — А вот шмаштерить ежа иж оштрых копий было бы неплохо. Он бы проглотил его и подавилшя.
— На ежа уйдет много железа, а это тоже расходы, — вздохнул гном. — Нынче времена беспокойные, и железо стоит дороже коров. Корова это что, из рогов меч не сделаешь.
— Кто-то бежит к вам, — сказал призрак. — По топоту я шкажал бы, што ото глюмы.
В дверь забарабанили.
— Господин Эргрик! — послышался голос Бурунькиса.— Откройте скорее. У нас срочное дело.
— Утром приходите, сейчас я занят, — буркнул королевский казначей.
— Утром будет слишком поздно, — возразил Капунькис. — Мы хотим, чтоб нам выдали наши доспехи, как обещал король.
— Не готовы еще, — ответил Эргрик. Недовольно морщись, он двинулся к двери. Кузнецы обещали не раньше чем через неделю.
Он открыл дверь.
— Вот вы, господа, требуете доспехи, а про то не думаете, что из железа, которое пойдет на них, можно изготовить ежа, а потом подсунуть этого ежа великану...
— С наших доспехов получится такой маленький ежик, что великан его даже не почувствует, — ответил Бурунькис.
— С ваших — да, — согласился гном. — Но если бы все рыцари отказались от своих доспехов, то железа хватило бы.
— Но как же тогда рыцари смогут защитить короля и принцессу? — удивился Капунькис. — Рыцарь без доспехов — все равно что крестьянин без сохи. И лично мы отказываться от своих доспехов не будем! Вы еще посоветуйте от мечей отказаться.
Глюм указал на свой пояс, а потом на пояс братца. У обоих на поясах висели кинжалы, которые в сравнении с невеликим ростом глюмов и вправду походили на мечи.
Эргрик направил взгляд в потолок, прикидывая, сколько выйдет железа из рыцарских мечей, а когда опустил глаза, глюмов уже не было.
— Послушай, Уль, — сказал он, оборачиваясь. — Мне только что пришла в голову идея. А что, если переплавить все бронзовые подсвечники в замке? Помнится, их было три тысячи двести двадцать семь...
— Один кто то украл, — напомнил призрак.
Ах, верно, — вздохнул гном и принялся долго и нудно сокрушаться об утраченном имуществе.
Бурунькис с Капунькисом устраивать громкое прощание не решились. Опасаясь, что стража, выполняя приказ принцессы, вот-вот начнет облаву, братья прокрались мимо караульной будки, прошмыгнули возле часовых, что охраняли пролом в крепостной стене — на стену наступил великан, пробираясь к Вратам в королевском парке, — и тихонько, как тени, растворились в ночи.
— Ленивые гномы подвели нас, — возмущался Капунькис, шагая по улицам спящей Альзарии. — А ведь я так надеялся показаться перед матушкой и папенькой в настоящих доспехах!
Это мы еще успеем. Какой дорогой пойдем — Северной или возле головы Хрунгнира?
— На Северной дороге ничего интересного нет, — сказал Капунькис. — Лучше идем к дохлой голове. Засевший там етун что-то последнее время затих. Как думаешь, не убрался ли он от Врат?
— Кто его знает...
— Пару дней назад болван ревел, точно проглотил огнедышащего дракона. Ах, как было бы хорошо, если бы это оказалось правдой. А может, его сожрал другой великан?
— Нам от этого не легче, — пожал плечами Бурунькис. — Какая разница, кто из них теперь сторожит Врата?
Голова великана Хрунгнира лежала в нескольких километрах от стен Альзарии, столицы Берилингии. С тех пор как бог Тор победил глупого етуна, прошла не одна тысяча лет. Голова окаменела, а когда колдуны создавали Врата, кто-то из них решил развлечься и создал в ее пасти Врата в другой мир. Сейчас эти Врата, как и десятки других, охранял етун, один из праправнуков погибшего Хрунгнира.
Выйти к голове можно было двумя путями: подземным ходом из дворца короля Реберика Восьмого или лесом. По известным причинам возвращаться во дворец глюмы не могли, но лес их не пугал. И дело было не в том, что глюмы видит ночью как кошки, и не в том, что у них необычайно острый слух. Просто Бурунькис и Капунькис пережили столько трудностей и опасностей, что их не смог теперь напугать ни сброд грабителей, ни даже дракон. Подумаешь — дракон! Да он ничто по сравнению с кочующей в туче-яйце богиней Безе-Злезе, вытряхивающей из своей шерсти сотни чудовищ. Ха, дракон! Уж если Бурунькиса не остановили Розовый Дракон и мертвецы колдуна Базевихта, то кто мог теперь его остановить?
Настороженно прислушиваясь, братья - глюмы вошли в лес. Капунькис на всякий случай вытащил меч, Бурунькис лишь взялся за рукоять своего оружия. Но этой ночью мечи им не пригодились. Не наткнувшись ни на банды искателей легкой наживы, ни на отряды кровожадных зеленых карликов, Капунькис и Бурунькис без приключений подобрались к голове Хрунгнира.
Великан спал, поджав под себя ноги, прижимаясь задом к каменной пасти древнего предка. Рядом стояла, опираясь на колено громадины, дубина размером с дерево, покрытая глубокими щербинами и вмятинами. Етун похрапывал, рычание слышалось за добрую сотню метров. Но еще раньше Капунькис с Бурунькисом почуяли ужасный запах.
— Воняет так, словно великан издох, — заметил Капунькис.
— Но кто-то все же храпит, — возразил Бурунькис. — Мне кажется, что великана перекормили и он не смог осилить последнюю пару коров. Коровы издохли и теперь воняют.
— Как же, перекормишь такую прорву!
Бурунькис осторожно выглянул из кустов, покачал головой и сказал, не оборачиваясь:
— Я был прав! Смотри — дохлые коровы.
Капунькис выставил мордашку и, заглянув через плечо братца, присвистнул от удивления.
— Впервые вижу великана, надумавшего похудеть.
Страж Врат, даже сидя, возвышался на десяток метров с лишним. Его длинные, слипшиеся от грязи волосы казались пиявками, присосавшимися к голове, а борода торчала в стороны, как ветки ели. В смоляные волосы чудовища, в его угольного цвета бороду и в седоватую шерсть на не прикрытой меховой шкурой груди набились, точно насекомые, древесные щепки, комья земли и несколько обглоданных костей. Великан вдруг застонал во сне, шевельнулся. Прижатая к голове лапища отвалилась, и братья увидели, что один глаз черноликого етуна заплыл. Воспаление распространилось по всей морде чудовища, и она, раздувшись, походила на круглый бочонок.
— Ну и дела! — присвистнул Бурунькис. — Кто это разукрасил нашего приятеля?
— Я думаю, что было два великана. Они не поделили коров и подрались. Победитель сожрал побежденного, но все равно оказался в проигрыше — жевать-то ему больно!
— Чушь! Етуны не могут есть друг друга, у них мясо ядовитое.
— Это для других. А их самих яд не берет... Нет, что ни говори, а без драки тут не обошлось.
Глубокие отпечатки гигантских ступней покоробили землю перед головой Хрунгнира. То тут, то там земля смялась от ударов громадных кулаков. Несколько выкорчеванных деревьев вяло шелестели пожухлой листвой.