– Приятно видеть хоть одного мастера своего дела, сохранившего деловую хватку и ясную голову. Похоже, кое-кто их здесь потерял – в этом параде дозоров. Что тут происходит, скажи на милость? – поинтересовался Лар, покопавшись в печёных корнях, выбрал самый сочный, куснул, причмокнул довольно.
Корчмарь наклонившись к столу, понизил голос.
– Говорят, Никтус умер.
Лар, ожидавший чего-то подобного, однако чуть не поперхнулся – весьма достоверно, откинулся от блюда, вметнув брови:
– С чего бы?!
Довольный возможностью поговорить, хозяин с готовностью присел напротив, налил полный кубок, придвинул знатному едоку. Старшина, жуя, знаком показал: и себе, мол.
– С того, что держатель Порубежья чего-то с ним не поделил. Нашла коса на камень… Слышно, все Соборные сады выжгли – так схлестнулись. Молодой – что, повернулся да уехал, а старик помер. Так теперь чина опасается волнений да усобиц. На Никтусе же, почитай, все держалось.
Лар откинулся на спинку скамьи, задумчиво посмотрел в закопченный потолок, протянул:
– Так, значит, охрана – это от бунтарей, тайных и явных.
– Как раз от них. От порубежных дружин, в первую голову. Что могут примеру держателя последовать и начать здесь счеты сводить со старыми приятелями.
– А что с цангом, которого, говорят, недавно у детинца взяли?
– О, и в Тереме про то слыхали? Ничего не ясно. Вроде, чине его доставили, заточили в темницу. Вроде, покушение неслыханное готовил. Забили его, короче. Вместе с чухой местной. Кто она, не знаю. Уже утром на главное торжище не пускали, потом весь старый город кольцом оцепили, к обеду слух о Никтусе прошёл, и гвардия всех с улиц совсем погнала. Убытки страшные. Да. Что тут узнаешь? Обрывки. Только и слышал: сама венценосная чина руку потешила, приговор исполнила, лютой смертью…
– Как так? Уже? Так быстро? Ни пыток, ни допросов? Ни вывести на площадь?…
– А к чему? Вчера сотник дворцового узилища в храм Безликих Берегинь заходил – напасти отводить, что были, что будут, что ныне тревожат. Один верный человек там случился, так слышал то же, что и ведун. Вот как той самой ночью, что Держатель сады разносил, наша звездоподобная чина, да ломятся достатком её кладовые, в застенок изволила пройти, темницу со злодеями замуровать и с землёй сравнять.
Скромница, умница, боец, мастерица… Надёжней человека в этом Мире больше не будет. Никогда. Эх, девонька ты моя…Не ученица – соратница. Дочка. Трудяга и тихоня, а ведь все архивные раскопки, вся связь на ней – не один год…
Лар молчал, закрыв глаза, медленно тянул дорогое вино. Оторваться от кубка, видимо, был не в силах. Толстяк продолжал вдохновенно:
– Ведь что есть цанг? Цанг есть враг Мира и всего сущего в нём, и пребудет во зле, и породит зло, и преумножит его, доколе не изыдет оно. Ибо сказано: исторгни врагов из Мира – и расточатся все несчастья его, как враги…
– Исторгни, да… Это очень, очень интересно, – кивнул, наконец, старшина. – Над этим стоит подумать…
Садами старшина пробрался к главному торжищу, завис в тени древней башни. Изломив бровь, хмуро глядел на уже расчищенный от головешек, но зияющий безобразной щербиной узорочный ряд. На месте недавнего пожарища рослый гвардейский сотник – из знакомых – заканчивал разводить дозоры. Когда последняя полудюжина скрылась между уцелевшими лавками, Лар бесшумно спланировал с колокольни вниз и, приблизившись к сотнику со спины, натянул повод. Дрыга фыркнул, загремел чешуёй. Гвардеец, вздрогнув, обернулся, признал воеводу, отсалютовал по уставу. Судя по всему, приказа на задержание приграничного старшины или на слежку за оным у дозоров ещё не было. А могло б и быть – с высших станется, с тревоги-то такой…
– Прежде чем пред Собором предстать, сам разобраться хочу, что в городе творится, не поможешь? Кого здесь жгли? – щурясь на серебряных локков, зависших над дворцовыми маковками, сказал Лар. – Оставаться ли с ночевкой или плюнуть на всё и двигать обратно в Терем подобру-поздорову…