— Сильно вам горючка нужна, видать, раз на такое решились.
— Очень нужна. Чем сильнее поднимаемся, тем больше.
— А что не так пошло, что вы еле ноги унесли?
— Никто не понял. Ещё на подходе стрельба, военные кругом — откуда?! Вторую группу сразу огнём отрезали, гады, — на щеках парня заиграли желваки. — И все из автоматов бьют, головы не поднять… В общем, еле ноги унесли, верно говорите.
— Отдыхайте, — Степан похлопал гостя по плечу и, заметив Влада, подошёл к нему.
— Зачем ты их привёл?
— Ирины друзья, не оставлять же.
— Молодец, человеколюбец, да только их искать будут за такое, это точно.
— Знаю. Поэтому уведу их, как только тяжёлый на ноги встанет.
— Нет! — дядька схватил Влада за шиворот. — Завтра же их чтоб тут не было! А подбитого, так и быть, подержим, пока в себя не придёт. Или Богу душу не отдаст. Ты им скажешь или я?
— Не трудись, папаша, — прозвучало за спиной.
Бесшумно вошедший на кухню главарь банды нагло ухмылялся в бороду.
— Зашёл вот водички попить, угостите?
Степан молча взял чайник.
— Мы люди понимающие, когда скажете, тогда уйдём. Только Сёму нашего не бросайте. А это вам в благодарность, — выложил на стол банки армейских консервов — деликатес, такие вы вряд ли видели.
И, шмыгнув носом, бородач вышел. Племянник с дядей переглянулись, последний осторожно поставил чайник на место.
Гостям постелили в сарае, оружие у них забрать не решились. Вскоре пришла Ира и демонстративно вывалила на стол ружья и автоматы, показывая дружелюбие. Никого это, кажется, не убедило.
Влад специально лёг поздно. Настроился на бессонную от всего пережитого ночь, но сразу провалился в темноту и уже не видел, как жена осторожно открыла глаза и, вытерев слёзы, обняла его тонкими руками.
Утром дом привычно зашевелился, все собирались на работу. Не заботились об этом лишь Ира и новые жильцы. Даже Влад умылся и сел за стол.
— Не нужно, чтобы сюда приходили в розысках меня, отлынивающего от труда.
Вполголоса заговорила жена.
— Как мы оставим Иришку с этими?
— Её друзья, ей с ними и сидеть. Всё нормально.
Наспех доели и разошлись кто куда. Влад направился, как и должен был, к председателю. Тот обосновался в трёхэтажном доме, играющем роль центрального здания. Здесь и власть обитала, и больница расположилась, и учебные классы для детей. Оттуда вместе с такими же везунчиками — на завод.
Ира проснулась на удивление бодрой и не сразу вспомнила о событиях прошедших суток. Затем услышала слабый стон за дверью. Прооперированный вчера в полевых условиях Семён ворочался на кровати весь в поту. Девушка поднесла к пересохшим губам стакан с водой, он выпил до дна и затих. Дядя Степан, достав две пули, критически оценил состояние раненого и особых шансов ему не давал. Нужных лекарств нет, достать у местного доктора не получится, возникнут вопросы.
— Плохо?
Ира вздрогнула, хотя и привыкла к бесшумным появлениям командира.
— Да, но лучше, чем было.
— Накорми нас, ладно?
— Идите на кухню, сейчас приду.
Печь и стол занимали половину маленького помещения, набившиеся туда мужчины задевали друг друга локтями, но никто не жаловался, такого комфорта они не видели давно. За едой поднялась тема судеб остальных.
— Кто-то должен был выжить. Куда бы они направились?
— Сюда, затеряться среди жителей или засесть на окраинах, воровать еду с полей.
Все были согласны и решили так: Ира вечером, как народ вернётся с работы, попытается разузнать, не видел ли кто незнакомцев, а командир с бойцом обойдут укромные места вокруг прямо сейчас.
— Саша, — произнесла негромко Ира, закрывая за уходящими дверь. — Будь осторожен.
Мужчина усмехнулся и уверенным шагом пошёл прочь от дома. Его грызла мысль, что вернётся ни с чем.
— Знаешь, чего боюсь? — заговорил вдруг товарищ, молодой парень, чудом избежавший ранений. — Вояки по-любому пленных взяли, а те могут и выдать, сколько нас всего. Трупы сосчитают, начнут по округе искать.
— Не то что могут, а, я уверен, уже выдали. Поэтому уходить надо как можно быстрее.
По совету Иры сначала направились на восток — прочесать берег реки. В случае неудачи решено было держать курс севернее — к заброшенной церкви. Прошли времена богослужений, теперь кто верит, молится сам: ближе к смерти — ближе к Богу.