— Базза, дружище! Какими судьбами?
«Наконец-то знакомый!»
— У меня только одна судьба, Томми, — Помпилио.
Дорофеев крепко пожал приятелю руку и плюхнулся в соседнее кресло.
— Какого дьявола твой мессер позабыл на Заграте?
— Семейные дела, насколько я понимаю. — Базза кивнул официанту: — Белого прошлогоднего, что хвалит Гуго…
— Все ищете Ахадир?
— Никогда не занимались такой ерундой, — вздохнул Дорофеев. — Мы…
— Да ладно, Базза, уж мне-то мог бы сказать! — Томми заговорщицки подмигнул Дорофееву. — Все знают, что Ахадир — идефикс Помпилио.
Точнее — идефикс всех цепарей Герметикона, мечтающих отыскать легендарную священную планету не меньше, чем Изначальный мир или три потерянных планеты Ожерелья. Однако Базза был человеком прагматичным и в сказки не верил.
— Ахадира не существует.
— Как и цеппеля Одинокой Матери, — поддакнул Томми.
— Как и цеппеля Одинокой Матери, — согласно кивнул Дорофеев. — Не поверю, пока не увижу.
— А как же это? — Томми торжествующе продемонстрировал Баззе первую полосу «Каатианского вестника». — Одинокая Мать появилась на Абакате!
Томми Джонс никогда не забирался дальше ближайших к Ожерелью планет Бисера, а потому обожал таинственные истории о необъяснимых событиях в дальних мирах, и жадно поглощал даже самые завиральные журналистские байки.
— Цеппель опять явился ночью, прошел сквозь вижилан и взял курс на север. А на следующий день сообщили о гибели небольшого города…
— Одинокой Матери не существует, — усмехнулся Базза.
— Кто же совершает убийства?
— Работорговцы, пираты…
— Жителей не похищают и не грабят, просто убивают.
— Одинокая Мать появляется только в приграничных мирах. На мой взгляд, одного этого факта достаточно, чтобы понять, что это или работорговцы, или пираты.
— Ни то ни другое! — замотал головой Джонс. — В газетах пишут…
— Томми!
— Базза? — Джонс поднял брови. — В кои-то веки я могу поговорить с человеком, который лично облазил все миры Герметикона. Так что не мешай.
— В кои-то веки ты встретил человека, который не верит ни в одну из этих историй. — Дорофеев рассмеялся, удобнее устроился в кресле и поинтересовался: — Давно здесь?
— Да как сказать… — Томми глотнул коньяка. — Всего шесть часов, но уже второй раз за неделю. И седьмой за месяц. Ухожу в четыре пополудни.
— Открыли регулярный рейс?
— Почти.
— Беженцы? — осведомился после короткой паузы Дорофеев.
И услышал ожидаемое:
— Да.
Джонс был капитаном «Белой Птицы», сверхбольшого пассера транспортной фирмы «Регулярные линии Северного Бисера», и обычно ходил по Ожерелью — гонять его вместительное судно на Заграту не имело коммерческого смысла. Теперь же, судя по всему, ситуация изменилась.
— Прибыль, Базза, проклятая прибыль, — проворчал Джонс после того, как официант доставил Дорофееву выпивку. — Сюда везем всякое дерьмо, а отсюда — перепуганных людей. Стоимость билетов задрали в три раза, но будь я проклят, если пустует хоть одно место.
— Что за «дерьмо»?
— Отребье со всего Герметикона, — не стал скрывать Томми. — Подонки, почуявшие запах наживы… Ты в курсе, что здесь происходит?
Торопиться с ответом Базза не стал. Погладил левую щеку — приятель знал, что этот жест означает задумчивость, — глотнул вина: «Действительно неплохо!», после чего медленно ответил:
— Кто-то говорит, что мятеж. Кто-то — что гражданская война. А на площади горланят клоуны.
— Трудовая партия, — мрачно сообщил Джонс. — Те еще ублюдки.
— Чего хотят?
— Власти.
— Почему их не повесят?
— Потому что Генрих — слабак. — Томми допил коньяк и жестом велел официанту повторить: — Четыре дня назад полицейские разогнали несанкционированный митинг. Пару активистов задержали, еще парочку избили. В принципе, поступили по закону, но трудовики подняли в парламенте вой и требуют принятия Билля о справедливости. Хотят, чтобы полицейских наказывали за применение силы.
— Даже в том случае, если всё сделано по закону? — поднял брови Дорофеев.