И вот теперь человек, который менее кого бы то ни было подходил на эту роль, белый американец, к тому же сомнительного происхождения, невзирая на упадочнические белые обычаи, и по поведению, и по строю мыслей стал настоящим Мастером Синанджу. И Чиуну надлежит объяснить в своей хронике, каким образом, и главное – почему он избрал себе столь неподходящего ученика.
Эту тему он уже исподволь затрагивал в своих предыдущих записях, настойчиво возвращаясь к той мысли, что Америка является всего лишь продолжением Корейского полуострова, и особо подчеркивая, что индейцы, приплывшие в Америку через Берингов пролив, были азиатского происхождения. Как бы то ни было, рассудил он, через несколько тысяч лет немного останется ученых, которые будут сильны в таких тонкостях. К тому же, может еще найтись добропорядочная кореянка, которая родит детей от семени Римо, так что через какие-то шестнадцать поколений кровь можно будет считать совершенно чистой.
И тогда никто уже не сможет подкопаться. Но Чиун сейчас подошел к тому месту в летописи, где ему надлежало вписать родителей Римо, а он не мог внести данные о его происхождении не только в графу “не из самого центра селения Синанджу”, но и в раздел “отдаленные окраины”. Америка есть Америка, а никакое не продолжение Корейского полуострова. Что-что, а уж карты у будущих Мастеров будут, и Чиуну не хотелось бы войти в историю в качестве лгуна. Он уже много лет работал с Римо, сначала побуждая его написать собственную хронику, – что так и не было сделано, – потом – добиваясь, чтобы он называл его “Великий Чиун”. На самом деле титул Великого Мастера могли дать только потомки.
Итак, Чиун сидел с полной чернильницей над свитком из кожи ягненка, и в голове у него вертелся древнекорейский иероглиф со значением “белый”. Он собирался начертать его на пергаменте.
И тут в номер вошел Римо. Чиун безошибочно узнал его по тому, как беззвучно и легко отворилась дверь, естественным образом повернувшись на петлях, вместо того чтобы издать обычный металлический скрежет. Кроме того, не было слышно тяжелых шагов, когда на пятки ложится весь вес тела, и до него не доносилось пропитанного запахом мяса дыхания человека, который дышит так, как привык от рождения.
Посетитель вошел легко как ветер, так умел войти только один человек – Римо.
Чиун обмакнул перо в тушь и спросил, не хочет ли Римо все же приступить к освоению навыков ведения летописи?
– Ты можешь записывать все, что хочешь сказать, – сказал Чиун, и его седые волосы заплясали от радости.
– Ты сегодня особенно рад меня видеть, папочка. С чего бы?
– Я всегда рад тебя видеть.
– Но не настолько. Что-нибудь случилось?
– Ничего не случилось.
– Это все тот же свиток, над которым ты работал утром? – спросил Римо и бросил взгляд на иероглифы, означающие “удостаивать” и “власть”.
С утра Чиун не только не продвинулся вперед – он просто застрял на тех же самых словах.
Римо включил телевизор и нашел “Дайнэмик-ньюс” четырнадцатого канала. Зазвучала энергичная, не терпящая возражений музыка, потом появилась заставка, и на ее фоне в кадре плавно возникли несколько беседующих между собой людей. Потом эти люди стали разговаривать с другими людьми, не работающими на четырнадцатом канале. Это были политические деятели. Потом на экране стал бушевать пожар, и репортеры четырнадцатого канала брали интервью у пожарных. И при каждой смене кадра звучала музыкальная отбивка. Под эту музыку могли бы маршировать войска. Под эту музыку четырнадцатый канал мог бы давать в эфир архивные кадры взятия Берлина.
Натали Уотсон на экране не было. Именно об этом повел разговор ведущий. Он говорил о том, как это ужасно, когда нападают на журналистов, которые хотят видеть Америку свободной страной. Он говорил о том, что слово журналиста является самым достоверным элементом любого материала.
“Мы, работники “Дайнэмик-Ньюс” Четырнадцатого канала, со всей решимостью и прямолинейностью заявляем, что не намерены далее комментировать инцидент, происшедший сегодня на озере. И мы хотим добавить, что четырнадцатый канал всегда боролся и будет бороться с распространением наркотиков. Что касается мисс Уотсон, то она вернется к работе, как только хирурги извлекут микрофон у нее из пищевода”.
Снова зазвучала воинственная музыка.
Слава богу, подумал Римо. С этим покончено. Ему стало хорошо. Он посмотрел на Чиуна. Тот улыбался. Он даже не сердился на Римо, что тот отвлекся на что-то постороннее, а не углубился целиком в свиток, который он ему показывал.