- Слушайте, какое у меня возникло намерение.
- Взорвать кафедру к чертовой матери, так я полагаю?
- Это - вздор.
- Тогда остается выпороть декана.
- А вот это - идея! Понимаете, у меня вертелось в голове нечто похожее, а вы сразу все это выразили вполне конструктивно и законченно. Правильно, не надо распылять силы на всю кафедру, нужно сконцентрировать огонь на одном лице.
- Чьи силы и чей огонь?
- Общественности, разумеется.
- Ах, общественности! Ну давайте, валяйте, концентрируйте на здоровьице. Очень, очень интересно, развивайте, пожалуйста, вашу мысль. Каким путем все это собираетесь делать?
- Путем шпионажа и диверсии, разумеется.
- Кто же этим займется?
- Слава богу, есть вы и есть я.
- Почему - я?
- А если не вы и если не я, то кто же?
- Но вы, помнится, уповали на общественность?
- Вот мы с вами и расшевелим общественное мнение.
- Ну, если так, то конечно, кому же и заступиться за Ивана Семеновича. Продолжайте, я весь - внимание.
- В основном разрезе я представляю так: я разведаю обстановку в институте, определю удельный вес декана, величину и направление основных действующих сил, координаты и...
- И построите векторную диаграмму.
- Не скальте зубы, у Погорельского заразились? Уж если я берусь, то смогу сделать, можете быть уверены.
- Допустим. А дальше?
- А вслед за этим произведем залп из орудия.
- Залп из одного орудия?
- Да, из одного, но зато - главного калибра.
- Уж не я ли это орудие?
- Именно вы. Вы напишите статью. У вас все - убедительно.
- Да упаси бог! Я уже удружил тут одним хорошим людям своей писаниной... Да и с какой радости полезу я в чужие дела! На меня и без того последнее время сыплются, как из мешка Пандоры, чужие заботы и дела: а у меня своих - хоть отбавляй.
- Не волнуйтесь, статью напишите анонимно. Не хватит одной, напишите еще пять. Фактов хватит, декан после оплеухи озлился.
- Вот и пишите сами. Все - пять или шесть. И все - анонимные. А я могу на все эти дела дать вот последний пятак на метро.
Афина Павловна пятак взяла и спрятала в карманчик своего рабочего элегантного халата, а от разговора не отступилась:
- Обошлась бы без вас, умей я писать. И не форсите своей брезгливостью к анонимкам, другого в этом случае не дано. В общем, голубчик, не брыкайтесь, ни на кого больше я положиться не могу.
- Какой я вам голубчик!
- Ну, миленький, ну не сердитесь. Уж если я себе вбила что-нибудь в голову, меня никакие шлагбаумы не удержат...
- Ну, знаете...
Но тут на площадку вышло еще трое конструкторов - покурить, и собеседникам пришлось вернуться к своим кульманам. Олег Петрович не успел еще углубиться в свой чертеж, как почувствовал беспокойство. Что-то мешало сосредоточиться, в голове накапливалось настойчивое требование действия и складывалась странная мысль: "Это я так просто не оставлю, я тебя расшевелю! Подумаешь! Ничего, это лишь начало..." И по внезапному озарению он догадался, что это не он так думает, а кто-то другой, возбужденный и настойчивый. "Уж не Афина ли?"
И в самом деле, не прошло и десяти минут, как она подкралась и, приколов поверх его чертежа бумажку, обронила:
- Вам надо хорошенько взвесить исходные данные. - И отошла. На листе было написано: "Что за возмутительная манера отлынивать! Тут пример антиобщественного поступка, а вы норовите в кусты спрятаться!"
Олег Петрович написал коротко и исчерпывающе: "Я не пушка, стреляйте сами".
Зрение у Афины Павловны было отличным, она разобрала ответ со своего места, сразу же подошла и приписала: "Вы просто трус", - а вслух добавила:
- А как вам понравится такой вариант?
- Он, если хотите знать, может быть истолкован различно, - при этом Олег Петрович добавил на бумажке: "Ничто человеческое мне не чуждо, но бояться мне покамест нечего, а влезать в чужие оглобли нет никакой охоты". Дальше переписка шла так:
- Вот этот разрез у вас попросту безграмотен. "Я вас ценила гораздо выше".
- Да нет, вы сами путаетесь в элементарных вещах. - "Не прибегайте к затасканным приемам. Я не ребенок, не подначивайте, ничего не добьетесь".
Со стороны можно было подумать, что два инженера обсуждают сугубо технический вопрос. На них никто даже не оглянулся.
- А вы все-таки вдумайтесь, куда приведет ваша схема. Вдруг да я преследую еще какие-то особые цели; не прогадайте!
- Будьте уверены, параметры не подведут. - "Слушайте, Афина, перестаньте вымогать: если вы настырны, то и я упрям. Конец, не мешайте работать".
Афина Павловна в сердцах сорвала листок, скомкала и бросила в корзинку. Больше она к Олегу Петровичу не подходила, перестала с ним разговаривать обиделась, что ли. Пройдет, поздоровается и шуршит сзади. Ей его хорошо видно, наблюдай хоть целый день, а ему к ней как присмотреться? А тут еще начали опять увиваться за Афиной Павловной разные ухажеры. То и дело подходит к ней то один, то другой, будто по делу, а Олег Петрович улавливает и разные "кавалерские" разговорчики вполголоса и игривый смешок. С ним она так не смеялась. Олег Петрович взял да и поставил на лоток своей доски карманное зеркальце, считая, что этим выполнял свое намерение "придирчиво" наблюдать за Афиной.
Видно ее стало хорошо, но ничего примечательного он заметить не успел, а вот Афина Павловна обнаружила его уловку очень скоро - ох уж и зрение же у нее! Поймав его взгляд в зеркальце, она подошла, сунула зеркальце в карман своего халатика и прошипела:
- Как не стыдно! Будто гимназистик чеховский.
Олега Петровича как кипятком ошпарило, надо же так вляпаться в его-то годы! Он с досадой швырнул циркуль на стоящий сбоку столик, вышел на лестницу и стал мерить площадку шагами, пока не выкурил папироску, а потом тихо пробрался к своему кульману. Зеркальце Афина Павловна так и не отдала, но на другой день, проходя мимо, промолвила вполголоса:
- Хватит уж переживать-то.
Хватит, конечно, но чувствовал себя Олег Петрович неловко и, чтобы сгладить отношения, как он объяснил себе, к концу работы пригласил Афину Павловну в кино. Она согласилась неожиданно просто.
А перед началом сеанса они прошли к старой части поселка, начинавшейся сразу за железнодорожным переездом. Там был старинный липовый парк с кустами жасмина и с танцплощадкой, куда в погожие дни издавна тянулась поселковая молодежь. Правда, сейчас было еще не время, снег уже стаял и на асфальте и на дорожках, но еще залежался в кустах, и было прохладно - в легоньких платьях не щегольнешь и мороженого не захочешь.
А все-таки и сейчас здесь было хорошо и по-весеннему радостно. В кронах лип, еще не зазеленевших, оживленно возились и что-то свое азартно обсуждали грачи, над рекой у парка стремительно проносились прилетевшие ласточки-береговушки, то взмывавшие высоко в незадымленное небо, то скользящие над самой рекой, только что не задевая ее крыльями, и воздух здесь был совсем не тот, что у завода, в нем хранился запах снега и реки, в нем был парок просыпающейся земли.
Олегу Петровичу нравился этот парк и эта часть поселка, еще удержавшего остатки исконно русского, старинного, но уже сменившего булыжник на асфальт и все больше вытеснявшего домишки чуть ли не дореволюционной поры современными удобными и благоустроенными, но такими безликими многоэтажными зданиями.
Говорили они с Афиной Павловной о разном - больше о заводских делах и о его поездке, о знакомых. О неудаче Ивана Семеновича она больше не заикалась.
Его и самого подмывало вмешаться в это дело - не путем анонимок, конечно, а личным влиянием, как во ВНИИГПЭ - исправить несправедливость. Помимо всего прочего его побуждало к этому желание проверить еще раз на посторонних свое влияние; на знакомых ему каким-то странным образом это заметно удавалось. Даже упрямая Афина Павловна, сдавая свои позиции в одном техническом споре, однажды проворчала с досадой: "Не знаю, чем вы умеете убеждать, Олег Петрович. И доводы у вас иной раз уж не очень убедительные, но с вами соглашаешься, почему-то веришь..."