И он бросил колдуну шестигранный узкий клинок из обсидиана. Корин спорить не стал, поймал невиданное ранее оружие на лету, а свой клинок отправил в ножны, взвесил на руке, проверяя баланс, и сказал:
— Нападай.
— А почему я?
— Ты же меня убить хочешь, ты и нападай.
Противник описал вокруг заклинателя дугу вкрадчивой, хищной поступью:
— Почему ты не пытаешься бежать? Ведь знаешь, что тебе не выстоять. Ты же уже понял, кто я.
— Да, ты Гидаэль, младшее темное божество.
— Угадал! — счастливо оскалился бог — И я очень хочу быть старшим.
Гидаэль напал со спины, но Корин успел повернуться и блокировать клинок врага:
— А папка по попе не нашлепает?
— Я уже успел немного привязаться к Юки, мне даже жаль его убивать. Но, если я доберусь до щенка-демиурга, то меня поддержат. — он отскочил, зашел с боку и снова сделал выпад.
— Кто же? — колдун успел увернуться в последний миг, но на темно-синем плаще начало расплываться кровавое пятно, левое плечо поранено.
— Все-то ты хочешь знать! — фыркнул Гидаэль — Но так и быть, скажу. Все равно тебе умирать. Демиурги. Они когда-то уничтожили отца этого мальчишки, а его кто-то успел спрятать. Но теперь малыш нашелся, настала и его очередь воссоединиться с папочкой.
— Вот уж не думал, что младший бог-обманщик такой болтун! — хмыкнул заклинатель.
Рану на плече жгло нестерпимо, от обычного пореза так не бывает, и колдун понимал, что, скорее всего, клинок врага был отравлен. В висках уже стучало, и перед глазами начали расплываться очертания предметов, но он продолжал драться.
— А я не думал, что ты такой упрямый. Все еще бьешься, хоть уже и на ногах не стоишь. — он снова скользящим движением встал сбоку от колдуна.
— Ты обманул меня. — Корин сильно пошатнулся, но все же устоял.
— Я же бог обмана. — прошептал Гидаэль ему на ухо.
И в тот же миг отравленный клинок вонзился заклинателю в грудь по самую рукоять. Корин упал на противника, но бог придержал его за плечо, будто обнял напоследок.
— Ты забыл одну маленькую деталь. — прошептал ему заклинатель — Юки может говорить с мертвыми.
— Вряд ли он станет искать тебя. — хмыкнул Гидаэль и, отпустив Корина, резко выдернул клинок.
Колдун обмяк и упал на пол, лицом кверху. Младший бог бросил пренебрежительный взгляд на распластавшееся на полу тело. Светлые длинные волосы рассыпались по камням и уже начали пропитываться кровью, льдисто-голубые, остекленевшие навечно глаза спокойно взирали куда-то в пустоту. Но уголки губ были чуть вздернуты кверху, будто колдун, даже умирая, над чем-то усмехался. Или над кем-то.
— Вот теперь ты точно сдох. — заключил Гидаэль и, перешагнув через мертвое тело, вышел из подвала.
— Бабуля! — не очень громко позвал ангел, обходя маленькую квартирку на окраине города.
Но комната была пуста, на кухне старушки тоже не было. Куда-то ушла? Вряд ли, насколько Ниас знал, для этой женщины десять часов вечера были уже глубокой ночью, и в такоевремя она никуда не выходила.
— Баба Тося! — еще раз позвал ангел, боясь напугать ее внезапным появлением, если она все же где-то в квартире.
Но ответом ангелу снова была тишина, нарушаемая лишь громким тиканьем старинных часов. Нарочито громко он протопал до ванной комнаты и осторожно поскребся, но ничего не услышал. Постучал громче — и снова тихо, дернул дверь — заперта изнутри. Решил, что женщина все-таки в преклонном возрасте, и мало ли что с ней могло случиться в ванной комнате. От этой мысли по спине ангела пробежал неприятный холодок, словно намекая на то, что он будет чувствовать, если останется совсем один, без единой понимающей и принимающей его души. Усилием воли Ниас прогнал неприятное чувство, названия которого даже не знал, и дернул дверь, не сильно, но этого хватило, чтобы тонкая деревянная преграда с жалобным треском отделилась от косяка и осталась у него в руке.
То, что он увидел, выбило из него дыхание, он словно и сам в этот момент умер. Его самый дорогой во всех мирах человек, баба Тося, лежала в окровавленной ванне. По кускам. Ангел выронил дверь из рук, на негнущихся ногах шагнул внутрь. Руки, ноги, пальцы, голова, все было отделено. Даже не отрезано, а оторвано. На лице старушки застыло выражение нестерпимой боли и ужаса. Бабушку убивали медленно, закрыв дверь изнутри ванны. И людей тут нет, значит, никто не слышал ее криков. Убийца не был человеком, раз смог провернуть такое, да еще тихо, а потом уйти из запертой изнутри комнатки. И Ниас опоздал всего на несколько минут, истерзанное тело еще не успело остыть.
Ниас не мог больше на это смотреть, он вышел, прошел в комнату, опустился на пол возле кресла, где любила сидеть старушка. Боль от потери плавно перерастала в гнев, затем в ярость. Ниас пытался бороться с этим, боялся натворить что-то непоправимое, и когда понял, что не справляется, позвал, нет, даже завыл:
— Икинтар! Икинтар!!!
Юки отращивал элементалям волосы, правда, росли они не так охотно, как выпадали, но демиург не сдавался, кропотливо пыхтя над каждой маленькой лысиной. Нужно же ему тренироваться? Да и в случае чего, и отомстить маленьким человечкам нечем будет, ну не головы же с них снимать. Однако сами духи его не только не опасались, но и смело позволяли юному творцу экспериментировать, за что, в глубине души, Юки был им благодарен.
Варравий остался последним, кому он еще не вернул шевелюру. И, поманив человечка пальцем, Никита принялся за дело. Он уже сильно устал, но опускать руки все равно не собирался. И вот появилась синяя щетина волос, она выросла до плеч, но тут творец что-то перепутал, или переутомился, и грива из синей окрасилась в ярко-желтую, как цветок одуванчика.
— Эй! — возмутился Варравий — Я синий был, а не желтый! Сосредоточься на том, каким я был до внезапного облысения. — посоветовал он.
Но, заметив, что Юки не отреагировал, и вообще прекратил работать, воздушный дух обернулся и осторожно позвал:
— Юки? Ты чего?
Юки смотрел в пустоту, немигающим отсутствующим взглядом, потом частично пришел в себя:
— Извини, Варрик, я позже доделаю.
— Эй, что случилось? — встревожился элементаль.
Только творец не ответил, он просто исчез.
«Икинтар! Икинтар!!!»
У Юки помутилось зрение, он увидел маленькую комнатку, старое кресло, занавески в цветочек. И чувство глухой боли вперемешку с ослепляющей яростью, рвущей изнутри. Трудно справиться, трудно даже дышать ровно. На миг, отгородившись от видения, Никита пробормотал нечто вроде «прости, Варрик, сделаю потом» и потянулся к тому, кто на данный момент больше нуждался в помощи. Окружающее пространство размылось, потеряло очертание, а потом снова сложилось, но уже в другую обстановку.
— Ниас? — Юки помотал головой, прогоняя дурноту от перемещения.
Ангел сидел на полу, скрючившись возле старого кресла. Его фигурка выглядела такой хрупкой и беззащитной, что у Юки резко защипало в глазах. Демиург даже представить не мог, что такое могло случиться с ангелом, но чувствовал его, словно самого себя. И потому сделал то единственное, что мог, и что было сейчас необходимо такому сильному, но убитому горем существу: подошел, сел рядом и обнял ангела, прижимая к себе, как маленького обиженного ребенка.
Воспоминания хлынули в голову Никиты потоком, сбили, понесли прочь от реальности, в далекое чужое прошлое. Он не просто просматривал всю жизнь ангела, он был им, он заставлял Ниаса отпускать те далекие события, прощать самого себя, он забирал себе чужую боль.
Это он, Никита, командовал ангельскими войсками, вел в бой и воевал сам. Реки черной демонской крови и мерцающей ангельской сливались воедино. Он миллионы раз болел от ран, миллионы раз терпел, заживал и снова шел в бой. И не было в этом никаких моралей, смыслов или высоких целей, только кровь, грязь и смерть. Никита не видел больше даже смысла собственного существования, только знал, что должен идти на смерть и вести за собой других, что и делал раз за разом, и раз за разом выживал физически и умирал внутренне.