– Ясно-ясно. Значит, теперь ты поведаешь нам о битве при Стэмфорд-Бридже, в которой ты сам принимал участие.
– Минуточку, – вмешался Квинт. – Нагромоздить две битвы одну на другую, да еще третья впереди – это уж чересчур. Сперва послушаем Тайлефера. Пусть расскажет, что происходило тем временем в Нормандии. И о плавании из Кана в Сен-Валери не забудь.
– Представьте себе, – Тайлефер принял арфу из рук сына, повернул пару колков, упер край арфы в сиденье стула между своих ног, извлек несколько аккордов. Сусальное золото и перламутр на деке арфы блестели и переливались в свете масляной лампы. – Представьте себе жемчужное, винноцветное море...
– Что это еще за «винноцветное»? – нетерпеливо переспросил Квинт. Он терпеть не мог признаваться в своем невежестве, но не мог не утолить любопытство.
– Фиолетовое, с легким налетом, как на спелой сливе или виноградине, – придерживая арфу левой рукой, Тайлефер дотянулся до вазы с фруктами и достал оттуда винноцветную сливу. – Прекрасный день для морского перехода, – продолжал он, выплюнув косточку и наигрывая незамысловатую песню, какую поют матросы, поднимая парус. – Слабому ветру не хватало сил разогнать лиловато-желтую дымку, висевшую над горизонтом, позади того жемчужного ожерелья, каким казалось издали побережье острова Уайт...
– Вы видели его с расстояния в сто миль? – осклабился Квинт. – Вот уж не поверю.
– Пожалуйста, Квинт, не мешай нашему другу излагать свою историю так, как он считает нужным. В конце концов, ты сам хотел немного отвлечься...
– Сто пятьдесят длинных кораблей, более пятидесяти судов поменьше; на пять, а то и десять миль от берега не уцелело ни одного дерева. Все срубили, стволы приволокли на длинный песчаный пляж под низкими белыми скалами. Между скалами, в длинных песчаных дюнах с колючей синей травой, на лугах и в лесу на росчисти жили в шатрах и палатках три тысячи рыцарей, то есть тяжеловооруженных всадников, тысячи две пеших воинов и, наверно, столько же лучников, пращников, копейщиков. В день отплытия нам хватало хлопот и переживаний. Вначале все подумали: началось, и всходили на суда в уверенности, что едут в Англию – к славе, деньгам, собственной земле, если, конечно, не канут в пучину.
Первые минут двадцать все шло довольно хорошо, мы держались не более чем в миле от берега, ветер был легкий, но устойчивый. Издалека это казалось, наверное, красивым зрелищем, но вблизи – я плыл на третьем корабле береговой линии – было видно, как все к черту смешалось. Что такое «береговая линия»? Ах да, наш анально ретентивный полководец...
– Что-о?
– Речь идет о психическом расстройстве, вызванном чересчур внимательным отношением к акту дефекации в пору раннего детства, – пояснил Квинт. – Мы с Тайлефером много говорили об этом. Симптомами такового расстройства являются навязчивое стремление к порядку даже в мелочах, взрывы неконтролируемого гнева, когда что-то оказывается не на месте или не исправно...
– Ладно, мы поняли. Ты утверждаешь, что Вильгельм распределил свои корабли в два ряда...
– Вообще-то в три.
– В три ряда, потому что сорок лет назад матушка давала ему затрещину, если он испражнялся не вовремя или в неположенном месте?
– Вот именно. Его мать, любовница герцога, так и не ставшая законной супругой, чувствовала себя неуверенно. Бедная женщина из кожи вон лезла, стараясь привить сыну хорошие манеры, чтобы он ее не подвел.
– Чушь собачья! Продолжай, Тайлефер, только не надо все усложнять. Ты плыл на третьем корабле в ближайшем к берегу ряду...
Тайлефер подергал струну и продолжил рассказ.
– «Мора», судно герцога, было, разумеется, флагманом передней линии, на нем развевался длинный бело-золотой стяг, присланный из Рима с папским благословением. Беда в том, что хотя внешне наши корабли выглядели одинаково, их строили второпях разные команды корабелов, одни более умелые, другие неопытные, так что под парусами суда вели себя совершенно непредсказуемо.
Корабль, следовавший вплотную за флагманом, начал нагонять его и ударил носом в корму «Моры». Чтобы такое не повторилось, капитан этого судна стал отворачивать вбок, и его снесло к средней линии. По дороге он перехватил ветер из парусов «Моры», тем самым замедлив продвижение герцога, и вперед вырвались корабли береговой линии. Герцог рвал и метал, он визжал от ярости. Наш капитан перепугался до смерти и приказал кормчему переложить руль, чтобы тоже отвернуть в сторону, и тут, конечно же, корабль, плывший за нами, врезался носом прямехонько нам в борт. Это столкновение начало волнами распространяться по всей флотилии. Не прошло и получаса с тех пор, как мы вышли в море, и Довиль был еще виден впереди по правому борту, а мы уже кружили на месте, то и дело наталкиваясь друг на друга. Кто спускал, кто подымал паруса, кони ржали и били копытами, некоторые из них срывались с привязи и сигали за борт, и все это время каждый, кто находился на расстоянии ста ярдов от флагмана, – а мы почти все сгрудились вокруг него, – слышал, как наш безумец ревет, как затравленный бык.