– Лошадей тут, похоже, нет.
– Не важно, каждую свинью, цыпленка, утку, гуся. Всю скотину пригнать или зарезать и доставить тушу. Тем временем все деревни и города сжечь, женщин изнасиловать, их отродье убить...
– Мы это и делаем.
– Делайте как следует. Найдите уязвимое место. Придумывайте новые измывательства и непременно оставляйте в живых несколько очевидцев. Знаю я этих англичан, они сразу раскисают, когда опасность угрожает их близким. Они потребуют, чтобы Гарольд как можно скорее остановил вторжение. Для этого ему придется явиться сюда, а если он сам не придет, мы двинемся дальше вдоль берега к Дувру или Сэндвичу и там будем делать то же самое. Ну же, Одо, пусть наши мальчики развлекутся, пусть присмотрятся к здешнему добру, пусть поймут: одно усилие, одно настоящее сражение – и они смогут всю жизнь жиреть, как свинья на отбросах!
Тринадцатого числа, в пятницу, мы узнали, что передовой отряд Гарольда занял позицию в пяти милях от нас на холмах Даунса, на краю большого леса. Они добирались из Лондона, шли день и ночь, и, насколько мы поняли, король привел с собой всего пять тысяч человек. Четырнадцатого, поднявшись до рассвета, Роже Монтгомери, опытный воин из Фландрии, взял хороших, крепких лошадей и полдюжины солдат и отправился на разведку. Он вернулся в шатер к Вильгельму еще до того, как солнце осветило равнину к востоку от Гастингса...
– Ты был там? Ты видел это своими глазами?
– Я был там.
– У них хорошая позиция для обороны, – сказал Монтгомери, тощий, зловещего вида человек с высокими скулами. Он носил черный суконный берет, сдвинув его к левому уху, так что два серебряных талисмана болтались прямо над правым глазом. – Думаю, он не рассчитывает, что мы нападем на него. Для этого нам потребовалось бы вдвое больше солдат.
– Тогда чего же он ждет?
– Полагаю, это место сбора. Из леса выходят ополченцы и присоединяются к нему, с севера, вероятно, тоже подходят войска. Когда он соберет все свое войско, он будет атаковать.
– Чего, по-твоему, он ожидает от нас?
– Это зависит от того, сколько людей ему удастся собрать в ближайшие дни. Если их будет достаточно, он может рассчитывать, что мы вступим в переговоры, чтобы обеспечить себе безопасное возвращение домой...
– Ладно, хватит. Пошли, надерем ему задницу.
– Господин мой!
– «Сир»!
– Сир, у него очень сильная позиция. Мы не сможем выбить его оттуда.
– К черту, Роже! Мы выступим, как только все построятся. Или нет – сперва я проведу короткую беседу с людьми, а потом мы выступим. Да, Тайлефер? Чего тебе?
Я пытался внести свою лепту в этот разговор. Услышав, что Вильгельм собирается произнести перед войском напутственную речь, я понял, что наступил его звездный час. Все представлялось ему театральной пьесой, которую он сочинял на ходу, стремясь поразить весь мир – державных правителей, Папу и потомство. Пожалуй, подумал я, и для меня найдется тут роль.
– Сир, – заговорил я, – позвольте мне возглавить передовые отряды, когда они двинутся на холм. Я возьму ребек, буду петь нашим храбрецам о древних подвигах, слава которых доселе осталась непревзойденной, о чести и самоотверженности, о том, что до конца времен их имена не сотрутся из памяти людей!
– Хорошо, только не забудь спеть и о том, сколько поживы принесет победа.
Обернувшись к слуге, Вильгельм знаком распорядился подать кольчугу, висевшую на крестовине. Он страшно спешил и в конце концов надел кольчугу задом наперед, так что лев, герб Нормандии, оказался у него на спине. Когда Монтгомери указал герцогу на его ошибку, Вильгельм побледнел, только что не посинел от ярости. Я заподозрил, что первой жертвой в этот день станет не ваш покорный слуга, как я рассчитывал, а ни в чем не повинный лакей.
– Сир! – воскликнул я в тот момент, когда герцог резким движением высвободился из кольчуги, повернул ее и принялся вновь натягивать на плечи. – Это ясное предзнаменование великой перемены, которая свершится сегодня: из герцога вы станете королем!
И этот глупец проглотил мою лесть, расхохотался от удовольствия и похлопал дрожащего слугу по спине.
Разумеется, речь перед битвой удалось расслышать немногим воинам, но не для них она и предназначалась: главным образом герцог старался ради меня, ведь я обещал сочинить песнь о его походе. Эта речь должна была войти в эпос.
Рыцарей построили на дороге у стен Гастингса в колонну по четыре, их узкие знамена хлопали на древках под холодным серым небом. На востоке из-под длинной черной тучи показался краешек солнца, на западе еще не зашла убывающая луна, утренняя звезда стояла в зените. Кони храпели, грызли удила, гремели доспехи, так что даже те, кто находился недалеко от герцога, различали только отдельные слова. Вильгельм разъезжал вдоль передового отряда из четырех сотен человек, то и дело переходя с шага на рысь. Поскольку войско заняло всю дорогу, герцогу приходилось скакать по известняковому бордюру, расположенному чуть повыше. Лошадь все время сбивалась, пару раз он чуть не вылетел из седла.