Выбрать главу

Под самолетом проплывали стада кучерявых облаков.

Моль, Дрянь и Изменник Родины, как ласково обозвала Луиза бывшего таможенника, крепко держал ее за руку.

Он так ее, бедный, держал, – как будто боялся ее потерять!

Она же, перекрывая вопли моторов, орала ему на ухо всякие ласковые слова усыпляющего свойства.

Офицер под сурдинку размяк и уснул.

Тут-то она и достала с груди медальон в виде жабы из перламутра (подарок Отца!) и негромко скомандовала:

– Фас!

Жаба вмиг ожила и скоренько перескочила с Луизы на Моль и вонзила в него свой язык формы штопора для открывания пробок (откуда у жабы язык формы штопора – точно загадка!).

Удар пришелся точь-в-точь по сонной артерии.

Моль с жизнью расстался – даже не пикнул.

Облизнувшись, Луиза жадно припала губами к артерии бедного таможенника…

Из жития Луизы, неверной суженой Джорджа…

56 …Юная и прелестная жена Джорджа родилась в 1321 году на Юге Франции, в местечке Памье, что по соседству с Тулузой.

И по прошествии лет и столетий Луиза любила вспоминать ни с чем не сравнимый покой и уют материнского чрева и поистине ослепляющую резь в глазах при появлении на свет.

Между тем в душном и мрачном каземате святой инквизиции света, по определению, быть не могло – так что правильнее говорить, что одна из величайших колдуний всех времен и народов явилась однажды миру в слабом мерцании фитилька, едва тлеющего в топленом сале зверски забитой свиньи.

И, конечно же, она никогда не забывала самых первых слов, которыми встретил ее этот наш мир: сожечь эту ведьму!

(Возможно, впрямую сие к нашему повествованию и не относится, но года не проходило, чтобы Луиза в день своего рождения не навестила в аду обладателя того ледяного голоса, коим было произнесено «сожечь эту ведьму!» – папу Иоанна ХХII, и самолично бы не подкинула дровишек в вечный костер, на котором тот жутко горел!)

Луизу растила грязная шлюха Мадлен, которой младенца подкинули на рассвете.

После под пыткой Мадлен признавалась:

– Только я, значит, поутру отправилась с кринкой за молоком и только я, значит, приотворила входную, скрипучую дверь, как сразу за пыльным порогом и обнаружила кроху!

У нее у самой, с дикими воплями припоминала она, было сорок своих детей от сорока проходимцев (по-любому получалось, Луиза была сорок первым ребенком!).

– Но тогда поутру, – визжала старая шлюха, обутая в испанский сапожок, – я подумала, мол, один черт, где сорок – там сорок один!

(К слову, по тем временам за одно упоминание черта полагался костер – однако сожжение Мадлен почему-то заменили жизнью.

Сам папа Иоанн ХХII сформулировал приговор, дословно: «Казнить еретичку медленным угасанием путем бездарного доживания!»

Самые бывалые члены суда были шокированы изощренной жесткостью папиного решения!)

Крошка-ведьма, уместно сказать, росла в тесноте, но зато не в обиде.

Обижаться она не умела, а когда было надо – сама обижала.

В три года Луиза выглядела на восемнадцать, так что Мадлен со спокойной душой отвела ее на Панель.

Панель в Памье, в те еще времена, располагалась у старой мельницы дядюшки Ришелье (предка и прямого родственника того самого знаменитого Ришелье!).

Это спустя пятьсот лет, то ли в 1798 году, или в 1801-м, свидетельства расходятся, Панель передислоцировали к западной стене городской ратуши, а тогда, в преддверии Эпохи Возрождения, там, по традиции, кучковались картежники, кидалы, карманники, мелкие аферисты, пропойцы и курильщики опиума, да потная, обглоданная вшами солдатня, промышляющая войной.

Понятно, им всем после ратных трудов хотелось чего-то еще – мягкого и податливого!

И все мы желаем чего-то еще – вот что нас губит и украшает!..

На Панели все знали Мадлен, и Мадлен, естественно, знала всех вместе и каждого в отдельности.

И вообще, она, стоит заметить, пользовалась тут непререкаемым авторитетом.

Так что в смысле протекции Луиза могла не волноваться: начинала она не с нуля, и все были хорошо осведомлены, чья она и откуда.

Ей не пришлось бороться за место под солнцем – оно ей фактически было обеспечено: место, клиентура, фирменный знак (сердечко, пронзенное множеством стрел, которым Мадлен одарила приемную дочь!).

Родную свою биомамашу Кураж, выражаясь по-современному, Луиза, естественно, помнить не могла: несчастную женщину подло стащили за волосы с родильного одра и тут же сожгли на костре, под ликующее улюлюканье быдла.

С папашей зато она познакомилась позже, и там же, на той же Панели.