Из провала над головой падал тусклый свет, освещая гладкие стены, тщательно выровненные до самого свода пещеры. На них явственно проступали древние рисунки, изображения коров, буйволов, оленей. На фризах начерчены какие-то каракули - косые и поперечные линии. Длинный ряд кувшинов у одной из стен тянулся далеко в темноту.
Прямо около ног Савла раскинулся обнаженный тонкокостный скелет, нижняя часть которого была отрублена по ребра и отсутствовала. Чуть поодаль, чинно прижавшись друг к другу, вытянулись еще скелеты: пяти детей и одной женщины. Эти были щедро разряжены. Золотые украшения ящерками поблескивали там и тут среди мертвых костей.
Савл, испуганно попятившись, споткнулся об один из кувшинов около стены. Тысячелетний сосуд медленно развалился, разрушая и соседний. Крошечный засохший трупик недельного младенца выпал на каменный пол. Его тут же прикрыло черепками второго кувшина, на которые выкатился точно такой же скорченный младенец, прикрывающий серую головку черными очень маленькими пальчиками. Нежный пух вековой плесени на хрупком остове сохранил трогательные очертания новорожденного ребенка.
Кувшинов было очень много, и каждый мог от малейшего прикосновения разродиться истлевшим младенцем. Савл замер в ужасе, сдерживая дыханье, кощунственное в этом обиталище мертвых.
Младенец на куче черепков съехал чуть ниже, лениво продолжая начатое движение, одна ручка его легко отвалилась, оставшись лежать отдельно. Трупик тут же утратил всякую трогательность, остановился, уткнувшись в глиняный обломок четко различимой пробоиной родничка на черепе. Перевернутое личико косилось беззубой челюстью, жутко смотрело в пустоту грустными овалами глазниц.
Несколько минут было очень тихо. Потом из темноты, из глубины пещеры послышались шаги.
- Прочь! - завизжал Савл. - Прочь! - завизжал тонко, как летучая мышь. Отступил, свалился тяжело на земляную кучу за спиной. Сверху обрушился большой пласт дерна, и яркий свет пронизал взвесь поднявшейся пыли.
- Савл! Савл, почему ты гонишь меня? - спросил приятный голос совсем близко.
Агент синедриона узнал галилейский акцент странного иудея, пришедшего с чужестранцами. Зашевелился на куче, пытаясь встать. В глаза его набилась пыль, он никак не мог проморгаться, слезы мешали ему видеть. Поставил неуклюже ногу, услышал, как хрустнули под сандалией тоненькие косточки, и закричал.
- Не бойся младенцев, Савл, - успокоил мягкий голос. - Это глупые древние люди принесли в жертву своих первенцев, живыми втиснули в эти кувшины, головами вниз, как привыкли они, вызревая в утробе. Эти дети не накопили зла, не бойся их, Савл.
Но Савл очень боялся.
В непроницаемой темноте пещеры зазвучали деловитые голоса спутников галилейского рабби. Шум, шорох, забубнил на греческом негр, перечисляя найденные драгоценности. Кто-то споткнулся, выругался: "Ваальство!", его одернули.
- Вот ведь, - грустно продолжал голос проводника кладоискателей. Иеремия и Иезекииль все попрекали Ваала человеческими жертвами. Неужели они не читали книги? Вторая и Четвертая книги Моисея: "Ибо мои все первенцы у сынов Израилевых от человека до скота...". - Голос бормотал цитаты из Писания, и Савл стал успокаиваться.
- Горе народу, который убивает своих младенцев. - В голосе послышался вздох. - Горе людям, когда они разучились передавать детям своим любовь. Дети благословенны, ибо они вызывают улыбки на наши лица и свет в наши души.
"Золотая налобная повязка, - диктовал негр, - восемь золотых, два серебряных и три бронзовых кольца, пять голубых жемчужин, серебряная пряжка...".
"Кто записывает за ним? Ведь так плохо видно", - встревожился Савл.
Голос львиноголового задумчиво произнес:
- "Тогда сказала Гиафлаг, сестра Гиуки: восемь для меня самое несчастное число на земле. Я потеряла не менее пяти мужей, двух дочерей, трех сестер и восемь братьев..."
Савлу опять стало жутко.
- Не бойся, - подбодрил голос галилеянина.
- Кто вы? - спросил Савл.
- Бессмертные, - получил он ответ.
- Боги?
- Боги? - задумчиво переспросил голос. - Не знаю, бессмертных часто называют богами.
- Почему?
- Они могущественнее, сильнее людей. А главное - они помогают преодолеть страх перед смертью.
- Скажи, разве можно не бояться смерти?
Голос тихо засмеялся.
- А что ее бояться? - Позвал: - Хель! Поди сюда, Хель!
В темноте громыхнула цепь, кто-то свирепо засопел рядом. Ужас рванул из Савла горлом, не давая ни сглотнуть, ни вздохнуть.
- Не бойся, Павел. - Голос назвал Савла его вторым, забытым, римским, именем; так называла его только тщеславная мать. - Не бойся! - Ласковое дуновение прошло по лицу, заструилось по телу, вытапливая ужас. - Страх порождает злобу, злоба разъедает душу, искореженные души забирает Хель. Та всхрапнула жадно, всхохотнула рядом.
- Не бойся! Не все попадают к Хель. Многие живут мирно, как травы и камни. Как деревья и звери. Они торгуются с Богом, говоря: я тебе - жертву, ты мне - удачную жатву. Я тебе - хлеба, ты мне - урожай. Я тебе - крови, а ты убей моего врага. Они заключают сделку и спокойны, если соблюдают свои немудреные правила.
- А смерть?
- Что им смерть? Они живут, как травы, и высыхают, как травы, рассыпая вокруг себя семя и перегнивая в землю. Они - часть растительного мира, и он не отвергает их. Можно и так жить, Павел.
- Но можно?.. - возразил Павел. - Ведь можно иначе?
Голос помедлил, усмехнулся. Возня, шаги в темноте, бряцанье золота клада и железа цепи отдалились - бессмертные уходили, закончив свои дела.
- Можно просто стать равным богам.
- Кто ты, господин мой? - тихо спросил Павел.
- Я - Иисус, которого ты гонишь.
- Бог один, Иисус, - прошептал Павел. - Нет многих богов, Бог один.
- Да. Все мы едины в нем. Мы - часть тела Его. Он - это мы и весь мир.