Дагай добрел до своего места в ту минуту, когда Боской яростно рвал зубами успевший обуглиться кусок оленины и опрокинул чайник.
«Давно не ел Боской», — с сожалением подумал человек и в ту же минуту бросился к псу. Собрав остаток сил, человек рванул кусок мяса из собачьей пасти, Боской огрызнулся и больно вцепился в руку.
— Боской, назад, отдай! — крикнул человек.
Пес опешил, и, улучив момент человек с удовольствием откусил первый кусок горелого сверху, сырого внутри мяса. Он глотал его большими кусками, а пес смотрел не отрываясь, и глаза его наливались злобой.
Человек не видел ничего вокруг, и пес грозно зарычал, пригнулся и прыгнул. Щелкнули зубы, но человек успел откинуться назад. Снова пес готовится к прыжку, а человек ничего не видит, человек ест.
Боской прыгнул и сбил Дагая наземь. От неожиданности Дагай выронил мясо и, увидев, как собака подхватила оставшийся кусок, яростно подтянул ружье, не раздумывая, сунул первый попавшийся патрон и направил дуло на Боскоя.
Боской оторвался от куска и прижал уши. Он так делал всегда на охоте, когда сенебат поднимал ружье. Он был хорошим охотничьим псом.
— Ладно, ешь Боской.
Дагай положил ружье и выпил из чайника остатки воды. Голод не проходил.
Боской покончил с олениной, виновато поджав хвост, подошел к Дагаю и жалобно заскулил.
— Больше ничего нет, Боской. Ничего нет, только мука и сахар.
Дагай оторвал новый кусок тиски и бросил ее в костер.
Пробившееся сквозь черный дым искристое пламя ярко осветило мрачный в наступивших сумерках чум.
Боской жадно потянул носом и крадучись подполз к белому свертку из материи, который так и лежал с гагарьим мешком. Пес обнюхал сверток и, схватив его, поднес Дагаю. Тот недоуменно взял. Тяжеловат сверток. Положил рядом с собой. Боской вновь схватил сверток и поднял его к лицу сидевшего хозяина.
— Ну, что ты, Боской?
Дагай нехотя стал разворачивать материю. Оказалось, что в большом белом куске материи было еще два разных по величине свертка. Который побольше Дагай отложил в сторону, но пес, урча, ткнул носом в него. Дагай развернул его.
Желтоватый брусок медвежьего сала выпал на колени.
— Токуле! Отец, пришедший медведем… — горестно выдохнул Дагай. — Токуле… — повторил Дагай и стал лихорадочно искать клочок газеты с портретом отца.
Возня Боскоя с другим свертком привлекла внимание.
— Боской, дай!
Влажный от пота газетный листок прилип к ткани свертка. В нескольких местах зубы Боскоя повредили портрет, но даже при тусклом свете костра вновь видны черты отца.
Дагай бросил в огонь кусок бересты. Стало светлее, и из маленького просалившегося тем же медвежьим салом свертка выглянуло востроносое, с выпученными глазами лицо Дочери ночи.
Дагай попятился, вздрогнул: так вот что оставил ему сенебат!
— А-а-а! Чтобы ты сгорела, проклятая!
Он швырнул куклу в разгоревшийся костер и испугался — ждал, что сейчас загремит гром, расколется земля, повалятся деревья.
В дыму костра промелькнули выпученные глаза Дочери ночи, пламя вскинулось, и вскоре от свертка ничего не осталось.
А за чумом все тихо. Встала яркая луна. Созвездие Сохатого перешло на северную часть неба. Полночь…
Созвездие Сохатого, Дорога Альбы, Вечерняя звезда — так называют кеты светила звездного неба.
По звездам человек отсчитывал время, по планетам вел счет годам. Он не только боготворил голубой и черный свод, не только в пору тягот обращался к нему с мольбой, но и посвящал ему свои мечты, дарил ему свои земные сказки, слова ласки, поэтическое настроение. Через многие тысячи лет пронес человек мечту о небе.
Семь звезд, соединившихся в яркий ковш Большой Медведицы, кеты называют Сохатым. Всмотритесь в ночное небо, и вы увидите у второй звезды «рукоятки ковша» еле заметное мерцание ее далекой сестры, это не просто звезда — это охотничий котелок.
А дело было так.
В голодное время разные народы гоняли по тайге лося — сохатого. Далеко убежал зверь от людей, отстали все народы, только три человека вот-вот настигнут добычу.
Совсем близко от сохатого бежит кет, он уже выпустил стрелы, они поразили зверя. На ночном небе прямо против второй звезды «дна ковша» видны эти стрелы — две группы звезд. Три звезды в каждой группе, две сзади и почти рядом, одна далеко впереди — оперенье и наконечник стрелы.
Вторым за кетом спешит селькуп — это он уже приготовил котелок, чтобы поесть жирной сохатины.
Третьим бежит эвенк, он поотстал, он возвращался назад за котелком.
Но так сначала было на земле, а не на небе. Только когда охотники убили сохатого, разделали его тушу, разожгли костер и стали ждать жаркого, они посмотрели на небо и увидели, что звезды переместились и стали картиной, рассказывающей об их охоте.
На бледно-сером весеннем небе ночью пропадают почти все звезды, их свет не освещает земли Севера, и только одна яркая звезда не гаснет под лучами зари — Вечерняя звезда, во многих других странах ее называют Венерой. Вряд ли кто скажет, в каком из этих двух названий больше поэзии.
Человек не только находил путь по звездам, скитаясь в морских и песчаных просторах земли, по зарослям джунглей и тайги. Человек в своей мечте прокладывал дороги в звездном мире, ведь недаром на самых различных языках широкая полоса звездных скоплений называется путем или дорогой.
Великим богатырем был Альба, он прорубил в скалах путь Енисею на север, он прогнал в ледяное царство Смерть, чтобы не могла она быть рядом с людьми, чтобы путь ее к людям шел через препятствия. Альба боролся и жил ради людей.
Он гнал Смерть — Хосядам — по земле, но она решила обмануть его и умчалась на небо. Высоко поднял тогда Альба свой хорей, больно ударил сильных оленей и взлетел с санкой на небо.
Он гнал на небе Хосядам, гнал ее дальше на север, и с тех пор на небе осталась его дорога, след его богатырских саней — Альбакан — Дорога Альбы. Другие называют это Млечным Путем, а кеты — Дорогой Альбы!
Не только от земных горестей человек грезил небом, человек постигал его, так же как постигал землю. Он мечтал, но он верил в возможность достичь непостижимое. И он не ошибся в себе, в своей мечте и надежде.
Человек мечтал о небе и дарил ему поэзию бытия.
Кусок оленьего мяса и медвежьего сала несколько восстановили силы Дагая. Наутро он смог выйти из чума, добрести до быстрого ручья, и вернувшись, приготовить лепешку.
Теперь ясным тихим весенним днем он мог подолгу сидеть у чума, на успевшей растаять и высохнуть проталине и дышать солнцем. Солнце вернуло крепость его рукам и надежду на будущее.
Он сжег Дочь ночи, но Хосядам не покарала его. Прошло много дней, но он даже не слышит криков, похожих на плач или смех дотам.
«Чему ты удивляешься? — слышится иногда ему по ночам. — Тебя учил сенебат, тебе он отдал своих духов. Они берегут тебя, помни!»
Он просыпается и невольно всматривается в пространство— кажется, сейчас он увидит лицо сенебата. Никого. Только у самой двери лежит Боской, похудевший от голода и беспрестанной, почти бесполезной беготни по тайге.
Добычи нет. Нет еще и перелетной птицы, озеро только-только начинает раскалывать лед, а в чуме осталась одна мука.
Дагай в который раз, пробуждаясь от ночных голосов, решает утром попытать счастья в поисках таежной дичи, если позволят силы.
Утром, чуть приглушив голод куском полусырой пресной лепешки, он берет ружье. Боской прыгает от радости.
Дагай выходит из чума и с трудом добирается до края леса. Дальше он идти не может, а разве будет глухарь сидеть здесь, на краю. Боской жалобно скулит, но хозяин, постояв с час у сосны, бредет назад; хозяин боится потерять силы.
Пес один убегает в тайгу и возвращается к вечеру злой.
Тяжелое время весна на Севере. Пройдет первый дождь, и, словно проснувшись от долгой спячки, двинутся снега с места, понесутся речками и ручейками в реки и озера. Подопрет их ледяной барьер, и разольется вода на тысячи и сотни тысяч полян, маленьких угоров. Затопит она леса, и лишь одинокие высокие мысы — «лбы» — с исполинскими кедрами смогут приютить человека.