Теперь надо вспомнить кого-нибудь из нашей родни, у кого не было пальца, кто умер не раньше, чем семь лет назад, а сейчас пришел в гости медведем! Если это пришел умерший всего год назад, то он пришел за кем-то и тому жить недолго…
Но никто из нашей родни не умирал за последние семь лет.
Так кто же это пришел?
Отец встал над тушей, за отрубленный конец он приподнял лапу и приготовился подбросить ее.
Если, после того как отец трижды назовет имя умершего родственника, лапа каждый раз упадет ладошкой кверху — значит, это он и пришел, если ладошкой вниз, значит, не он, и надо искать другого родственника.
Дагай вдруг прервал свой рассказ и обратился к нам:
— Вы знаете сказку о Кайгусе?
Мы покачали головами.
— Тогда послушайте…
Давным-давно, когда земля только что народилась, у одного медведя была женой женщина. И родился у них сын, вроде как человек, но обличием медведь. Это был Кайгусь.
Стал Кайгусь большим и сказал отцу:
— Як людям пойду, буду жену себе сватать.
— Не ходи, сын, люди убьют тебя, — отговаривал его отец.
Но сын ничего не хотел слушать и отправился из леса к людскому стойбищу.
Идет он, и останавливают его звери — лисицы, бурундуки и белки.
— Не ходи к людям, они убьют тебя!
Но не слушает их Кайгусь, идет своей дорогой.
Пришел к стойбищу. Видит, девушка пошла по воду. Понравилась она ему, схватил он ее, потащил домой.
Девушка испугалась. Потом, узнав, кто он, стала печалиться:
— Будет тебя отец мой гонять по следу, убьет он тебя!.
— Зачем ему убивать меня? Я все сделаю как человек — выкуп за тебя оставлю.
Набил Кайгусь зверя разного — лисиц, бурундуков, белок.
Отец девушки не дождался ее, из чума вышел, следы увидел, медвежий след. Собрал всех людей, позвал их медведя гонять.
Бегут люди — видят, кучка лисиц на тропе. Один старик говорит отцу девушки:
— Однако не просто медведь был. Он сватать дочь к тебе приходил, подарки оставил. Не гоняй его!
Отец не слушает, дальше гонит.
Видят люди — кучка бурундуков лежит. Опять старик отговаривает:
— Не гоняй! Это не простой медведь, это человек приходил!
Отец не слушает, по следу дальше гонит.
Медведю уже трудно бежать. Еще одну кучку оставил — белок. Опять старик говорит, но отец не слушает его.
Бежит Кайгусь с невестой, вот-вот настигнет их погоня. Уже готовится он к смерти и говорит девушке:
— Твой отец убьет меня. Но ты скажи ему, что я не медведь. Когда он убьет меня, пусть отрубит мою правую лапу, подбросит ее, если три раза подряд она упадет ладошкой кверху на сказанное им число дней — столько дней я буду гостить у вас.
Разделите мою тушу, обрежьте мою норку — кожу с носа и губ, мясо раздайте всем людям, но ничего не смейте отдавать собакам. Люди мясо съедят, кости пусть отцу принесут. Отдельно голову сварите, всем людям от нее отведать дайте.
Я буду в чуме сидеть — не сам, конечно, а моя норка — в деревянном маленьком домике, что на столе приладите. Мне еду ставьте. Все дни, что лапа покажет, я у вас гостить буду.
Когда пройдет последний день — принесите желтую медь, а также клей из осетровых пузырей, возьмите все мои кости и отнесите в лес. Там кости станут моей тенью, и я уйду к себе, чтобы вновь приходить к людям медведем — буду как человек, но медведь!
Девушка заплакала. Ей стало жаль сына медведя и женщины.
Когда загнанный жених упал, она осталась сидеть возле него. Отец подбежал, а дочь, плача, говорит ему:
— Это не медведь был, а человек как медведь. Что же ты наделал? Он ведь и подарки за меня оставил!
Отец опечалился и сделал все, как наказал бедный жених.
Подбросил отец лапу, узнал, что семь дней будет гостить в его чуме Кайгусь. Когда прошел седьмой день, отец собрал все кости, отнес в лес и повесил на высокий кедр.
Упали кости тенью, и пошел сын медведя и женщины домой, гремя костями, и смеялись над ним все звери, которые отговаривали его. Так и вернулся он в свой дом.
С тех пор все люди не называют медведя медведем, а когда убьют его, знают, что это не медведь, а родственник пришел.
Кто пришел и сколько он будет гостить у родни показывает лапа. И все делают так, как давным-давно сказал сын медведя и женщины.
— Вот такая сказка у нас о Кайгусе, — и Дагай вернулся к своему рассказу.
Кого же назовет отец?
Мы стояли вокруг туши.
— Это в гости ко мне Альдо пришел? — Отец подбросил лапу.
Как же я забыл дедушку Альдо, у которого прожил почти семь первых лет, как свет нашел? У него на левой руке никогда не разгибался мизинец.
Лапа упала ладошкой вниз. Значит, пришел не дедушка Альдо, умерший восемь лет назад.
Кто же это?
— Так ко мне в гости дедушка Альдо пришел?
Второй раз подбросил лапу отец, но она опять упала ладошкой вниз. И третий раз отец повторил имя Альдо, и опять неудача.
Отец вновь поднял лапу и почему-то посмотрел на меня как-то необычно, пристально.
Чуй тихо сказал:
— Да, у Токуле совсем не было мизинца.
Токуле! Кто такой Токуле? Почему мне знакомо это имя? Как будто я его уже слышал когда-то. Токуле — так, однако, никого не звали из нашей родни.
Отец поднял лапу и подбросил ее со словами:
— Это ко мне в гости брат Токуле пришел?
Лапа упала ладошкой кверху. Все повернулись ко мне. Я ничего не понимал.
Отец еще два раза подбросил лапу, и все время она падала ладошкой кверху.
В гости к отцу пришел Токуле! Но кто же это?
Я не мог тут же расспросить Чуя, отец узнавал по лапе, на сколько дней пришел гость. На три дня.
Гадание закончилось, все стали снимать шкуру, украдкой то и дело посматривая на меня. Почему?
Я поднял на отца глаза.
— После, Дагай, после, — проговорил отец и занялся шкурой.
Токуле! На меня с небольшого ровного клочка бумажки смотрит его усталое с чуть-чуть раскосыми глазами узкое лицо. Он в русской рубашке. Воротник сдавливает его длинную шею. Такая же длинная шея у меня. Что-то похожее на меня есть в его лице.
Токуле! На этой бумажке он очень старый. Когда мать достала ее из своего ящика, в чуме никого не было. Пока я смотрел на Токуле, мать все время прислушивалась к шуму в соседнем чуме.
Там, у Чуя, сидел мой отец— нет, не мой отец, а сенебат! Мой настоящий отец был Токуле!
Я никогда бы не узнал о нем, если бы другой, который все время считался моим отцом, не назвал имя Токуле, гадая на медвежьей лапе.
Я еще не умел читать. Мне были непонятны мелкие черные значки под лицом моего настоящего отца — Токуле.
Почему сенебат — тот, кто называл себя моим отцом, так много лет ничего не рассказывал о Токуле? Почему мать ничего не говорит о нем, ведь Токуле был ее мужем?
— Не сердись на меня, Дагай, — тихо сказала мать, и я поднял глаза.
Всего за одну ночь, за один день морщины еще гуще разрезали ее лицо, седые пряди волос выбились из-под платка. Почему я раньше не видел их?
— Давно, когда ты только начал ходить и я стала привязывать тебя к шесту чума, чтобы ты не достал огонь и не обжегся, из долгого пути вернулся твой настоящий отец — Токуле.
Я ждала его много дней. Он ушел с двумя русскими, приехавшими в наше стойбище. Твой отец знал русский язык. Они говорили долго-долго. Я ничего не понимала.
В тот день никто не приходил в наш чум. Все остальные собрались в чуме сенебата и ждали, когда уйдут русские. Сенебат готовился шаманить. Сенебат хотел узнать, зачем приходили русские.
Люди стойбища были в чуме твоего дяди — старшего брата отца, в чуме сенебата, которого ты называешь теперь отцом…
В нашем чуме были Токуле, ты, двое русских и я, а все сородичи в соседнем чуме. Отец хотел, чтобы кто-нибудь пришел к нам, но никто не шел, а русским пора было собираться в дорогу. Отец вышел вместе с русскими. Он запряг три упряжки оленей и успел мне только сказать: «Я скоро вернусь».