Там кипела жизнь. Секретарь – молодой лейтенант, остервенело колотил по клавишам. Рядом с ним сидел хмурый капитан из технического отдела и время от времени что-то подсказывал.
Белкину он кивнул, а лейтенант на мгновение оторвался от своего занятия и сказал, сочувственно улыбаясь:
– Ждет. Проходите.
С тяжелым сердцем Белкин пересек приемную и взялся за массивную позолоченную ручку двери.
В кабинете, как обычно, стоял стойкий запах табака. Его не удавалось истребить, как не пытались. Самые сильные дезодоранты терпели поражение в борьбе с ароматом столь любимой полковником Мухаметшиным отравы.
Высокое начальство, попадая сюда, морщилось, но терпело, понимая, что лучше мириться с мелкими недостатками хорошего человека, чем держать на ответственной должности бездарность.
Хозяин помещения возвышался за столом, подобно небольшому холму. В молодости полковник занимался борьбой, да и сейчас, в пятьдесят с небольшим, силой бы поспорил с медведем.
На стене, точно над головой Мухаметшина, висел портрет. Не президента, как можно было ожидать, и не главы МВД. Многие терялись, пытаясь догадаться, кто же такой этот сухощавый невзрачный человек с серыми тусклыми глазами.
Виктор точно знал, что это генерал Суханов, в две тысячи шестьдесят первом году осуществивший «окончательное решение чеченского вопроса», после которого проблема кавказского терроризма перестала существовать.
Сейчас генерал смотрел на Белкина сурово, без снисхождения.
– Товарищ полковник, по вашему приказанию прибыл, – доложил майор.
– Так! – сказал Мухаметшин громко, поднимаясь из-за стола. – Заходи! Садись! Докладывай!
Рык разъяренного льва, рокот пробудившегося урагана, грохот цунами – вот что крылось в глотке разъяренного полковника, и голос его мог ввести непривычного человека в состояние панического ужаса. Белкин служил под началом Мухаметшина не первый год, но сейчас испытал немалый душевный трепет.
Набросится начальник, ухватит за шею могучими ручищами и задушит нерадивого подчиненного…
Глупые мысли исчезли так же внезапно, как и появились.
Виктор сел.
Доклад его был короток и не блистал достижениями: работаем, установить не удалось, результаты скромны, продолжаем мероприятия…
По мере того как майор говорил, широкое лицо полковника становилось все багровее, а дыхание – все более шумным. Волосатые кулачищи – каждый размером с добрую дыню, сжимались, недвусмысленно показывая, что их хозяин не в самом лучшем настроении.
– Так! – проговорил Мухаметшин, когда доклад закончился. – Это все – дерьмо! Собачье дерьмо!
Виктор молчал, понимая, что начальству надо выговориться.
– Это можно засунуть в унитаз! – полковник вскочил. Глаза его сверкали, а волосы, черные, несмотря на возраст, встали дыбом. – Как и все, что удалось за месяц собрать по первому взрыву!
Мухаметшин замолчал, резко, словно ему выключили звук. Когда он заговорил вновь, то голос его стал совсем другим, спокойным и деловитым.
– Мне звонил министр, – сообщил полковник, – и сказал много неприятных вещей. Обо мне и о нашем отделе. И в чем-то он прав. В последние годы у нас было мало работы и мы несколько обленились. А сейчас…
– От нас требуют быстрого результата? – спросил майор, понимая, что можно подать голос.
– Еще как требуют, – Мухаметшин махнул рукой и сел. – С самого верха! Боятся, что будут еще взрывы. Эти ребята, из Российского национального комитета, сумели всех напугать. И мне кажется, что на этом они не остановятся. С завтрашнего дня в городе вводятся в действие повышенные меры безопасности. Но это моя забота. Твое дело – отыскать тех, кто это сделал! И не мне тебя учить – как!
– Я понимаю, товарищ полковник! – сказал Виктор. – Но зацепок пока слишком мало. Может быть, что найдем на месте взрыва…
– Работайте, товарищ майор, – сурово покачал головой Мухаметшин. – О результатах докладывайте два раза в сутки. Все ресурсы нашего отдела – в вашем распоряжении. А сейчас – идите!
Глава 2. Двадцатое мая.
Тут русский дух, тут Русью пахнет…
Будильник дребезжал пронзительно и противно, не оставляя ни малейших шансов на то, чтобы не услышать его голос, остаться в сладостной глубине сна, где нет забот и проблем, а все желания исполняются, стоит только захотеть…
Владимир решительно открыл глаза и отбросил в сторону одеяло.
В комнате было прохладно. Сквозь приоткрытое окно врывался свежий утренний воздух, доносилось бодрое птичье пение. Взошедшее солнце робко щупало стену розовыми, как пальчики младенца, лучами.
Поставленный на огонь чайник зашумел, забулькал. Заваривая чай, Владимир по давней привычке нащупал пульт. Маленький телевизор, подвешенный почти под потолок, ожил. На экране появилась кукольно-красивая дикторша, из динамиков донесся правильный до тошноты голос:
– В эфире новости. Сначала кратко – о главном…
Шкворчала на сковороде яичница, исходя аппетитным ароматом, сыр резался ровными тонкими ломтиками, чтобы скрыть под собой нежно-желтое масло, а телевизор не умолкал ни на минуту.
– Мэр Москвы сообщил, что террористы будут пойманы в ближайшие дни. В столице объявлен план «Перехват». Никакой опасности нет…
– В Лос-Анджелесе состоялась демонстрация по защите прав тараканов на проживание в созданных людьми домах. Тысячи манифестантов вышли на улицы, потрясая плакатами и лозунгами…
– Президент России Омари Кавсадзе отбыл с дипломатическим визитом в столицу Индии Дели…
– В думе сегодня начнутся слушания по поводу нашумевшего законопроекта о смене наименования государства.
С этого момента Владимир стал слушать внимательно.
– Как известно, неделю назад группа депутатов выступила с законодательной инициативой. Если проект постановления, предложенного ими, будет принят, то на всенародный референдум вскоре вынесут предложение о смене названия нашего государства с «Российская федерация» на «Евразийская федерация». Говорит один из авторов проекта Сафармурад Ниязович Агаев, депутат Государственной Думы от Нижнего Новгорода.
– Неужели они посмеют? – пробормотал Владимир, чувствуя, как от ярости немеет затылок.
Толстомордый депутат проникновенно вещал что-то с экрана, и чтобы не видеть его, Владимир выключил телевизор. Отставил в сторону чашку с недопитым чаем и принялся собираться на работу.
В подъезде было пустынно. Бесшумно и быстро подошел лифт, гостеприимно распахнул двери в отделанное зеркалами чрево.
Оказавшись внутри, Владимир еще раз осмотрел себя. Костюм темно-серого цвета, в тон глазам, выглажен, ботинки начищены, светлые волосы уложены волосок к волоску. Придраться не к чему.
Внешность, правда, не запоминающаяся. Бывшие студенты порой не узнают, проходят мимо. Но ничего, не киноактер, так что грех жаловаться.
Когда вышел из подъезда, то свежий, напоенный влагой и запахом цветущей сирени воздух ворвался в легкие с такой силой, что из груди невольно вырвался кашель.
Прочистив горло, Владимир обнаружил, что на лавке у самой двери, несмотря на раннее утро, примостился с тросточкой старый-престарый дед, известный всему дому под ласковым прозвищем Петрович.
– Утро доброе, – бодро проговорил он, радостно, как-то по-детски улыбаясь. – Благодать-то какая!
– Доброе, – машинально отозвался Владимир. – А в чем благодать?
– Дак как же! – дед мелко захихикал, затрясся, обнажив в улыбке блестящие белизной вставные зубы. Такие, по недавно принятому закону, бесплатно положены всем пенсионерам. – Воздух чистый, дыши – не надышишься! А около самого дома, и это в Москве, поет соловей! Нет, ты прислушайся!
Владимир прислушался. Звонкие рулады доносились из зарослей кустарника. За ними начинался огромный лесопарк, в котором встречались белки иногда даже лоси. А уж в появлении тут соловья не было ничего удивительного.