Казаки умели ходить ночью тихо, под стать дикой кошке, все видя во тьме, без лишнего шума. Как и присоветовал атаман Ермак, из Кашлыка вышли в самую полночь, гуськом след в след пошли за проводником Ортюхой Болдыревым, который минувшей ночью проходил здесь с Тимохой и обследовал под иртышской кручей каждый куст и трещину в обрыве. Туча укрыла небо, было темно, даже вода Иртыша, казалось, остановилась, не плескалась у самой кромки берега, а в нескольких местах, подняв оружие и порох над головой, казаки пробирались под отвесным склоном едва не по пояс в воде.
– Терпите, братки, – шептал еле слышно Матвей Мещеряк, сам провожая казаков у каждой такой заводи. – Зато татары не чают нашего нападения отсюда! Тихонько идите, не плещите, словно вспугнутые из-под коряги аршинные сомы! Друг дружку поддерживайте, чтобы ноги по глинистому дну не скользили!
Недалеко было до Саусканского мыса, да подкрадываться со всяким бережением пришлось почти два часа. Казаки вжались в обрыв, молча ждали, что предпримет походный атаман, как им теперь подняться на кручу и грянуть на ставку Карачи? А если татарские дозоры каким-то образом приметили казаков у иртышской воды, и теперь затаились наверху, сабли да луки изготовили…
– Ну, Ортюха, с богом! Давай первым, – прошептал Матвей, обнял верного друга, потом перекрестил. – Вяжи канат за дерево понадежнее, чтобы не сорваться кому-нибудь. Шум поднимется, татары всех побьют стрелами, как глухарей на току!
Ортюха Болдырев отдал свои пищали Тимохе Приемышу, обвязал вокруг пояса канат, проверил, на месте ли сабля и засапожный нож, и только после этого бережно стал подниматься тесной расщелиной вверх, перед этим прошептал атаману почти в ухо:
– Да простит меня Господь за прошлое, да и напередки тоже! Неужто отсекут мне татары голову, и не увижу я более благозрачной девы, да такой, чтоб бесы в глазах плясали, а?
– Бог не без милости, казак не без счастья, – в тон ему пошутил Матвей. – Верю, Ортюха, что наши с тобой девы не за дальними горами живут… Берегись там, наверху!
Ортюха, стараясь выбирать место для ноги так, чтобы затвердевшая на солнце глина не осыпалась, медленно поднимался по круче. В некоторых местах он доставал засапожный нож и осторожно вырубал в земле место для ступни, делая нечто вроде будущей лесенки. Вот уже и верх обрыва рядом, десятник на минуту затаился, левой рукой ухватился за корневище дерева, которое росло в пяти шагах от кручи. Прислушался – легкий ветер с востока шелестел в кронах деревьев, долетал запах дыма сторожевых костров, лишь в отдалении чуть слышны голоса караульных.
«Спит клятый Карача, густые слюни по атласной подушке ручьем текут, – со злостью подумал Ортюха, осторожно поднялся на обрыв, лег в густую траву, чтобы оглядеться. До ближних шатров, а их было десятка полтора, не более шестидесяти шагов, до крайнего слева костра – и того меньше. – Слава тебе, господи, что послал ты ветер от татар на нас, любой шорох не так слышен будет!» – Ортюха сноровисто обвязал канат вокруг ствола дуба, надежно затянул узел и несколько раз дернул, давая знак атаману, чтобы казаки поднимались, пользуясь канатом и ступеньками, которые он вырезал в откосе.
Первым, закинув за спину четыре пищали, осторожно поднялся походный атаман. Ортюха снял с него оружие бережно, чтобы не звякнули стволами, а когда Матвей Мещеряк улегся рядом, прошептал:
– Спят карачата, по сто чертей каждому в печенки, чтоб и далее весело спалось! Караульные у костров сидят, стерегут стан со стороны степи. Морду берегут, а о затылке им и заботы нет! Ну что же, злая совесть стоит палача! Не так ли, атаман Матвей?
– Так, Ортюха, истинно так! Их беспечность – нам в подмогу, – порадовался Матвей, оглянулся к обрыву – поднимался Тимоха Приемыш. – Тише! Ползи сюда, к дереву. Пищали изготовьте к стрельбе, ненароком не нагрянули бы еще караульные, которые делают обход с проверкой тех, кто сидит у костров.
И словно в воду глядел атаман – едва на обрыв взобрались десятка три казаков и по слову Матвея Мешеряка распластались в траве по самой кромке, слева от расщелины показались трое дозорных татар верхом на конях. Конский топот и пофыркиванье упредили казаков, и они затаились, боясь даже нежданным чихом выдать свое присутствие. Переговариваясь, всадники проехали буквально в двадцати шагах от берега, счастье было на стороне ермаковцев, что ветер дул к Иртышу и чуткие кони не уловили запах вспотевших при подъеме обвешанных оружием казаков.