Когда я бросился к ней на помощь, появился Хамид, спешивший через двор. Он отодвинул меня в сторону и наклонился, положив свои руки на ее. Крик немедленно прекратился, и когда она взглянула не него, она была похожа на совсем юную девушку. Он взял ее за руки и помог подняться, показывая мне, чтобы я поднял шерсть. Когда я поднялся, чтобы отдать ей моток, Хамид забрал его, наклонился и поцеловал ее, а затем отдал ей моток. Потом он обнял ее и увел в дом.
Я медленно прошел за ними по двору и поднялся к себе в комнату. Кто эта молодая женщина? Я никогда не слышал, чтобы она разговаривала, — возможно, она не могла. То сострадание, с которым он обращался с ней, та чрезвычайная нежность, которую он продемонстрировал, когда вел ее в дом, заставляли меня думать, что, возможно, это была его дочь. Но время задавать вопросы еще не пришло, и я знал, что лучше не спрашивать о вещах, которые прямо не касались меня.
Так много произошло с тех пор, как я приехал в Сиде, что я был уверен, что не усвоил и крупицы из данного мне. Я пытался припомнить, не говорил ли Хамид в Англии что-нибудь о тех вещах, которые мы обсуждали сегодня утром. Фраза, которую я однажды слышал от него за ужином в Лондоне, промелькнула в моем мозгу: «Человек — это преобразователь тонких энергий. "Работа", которая является нашей работой на земле, заключается в искусстве переводить точку, не имеющую измерения, в измерение для взаимного сохранения планеты...»
Я не мог вспомнить, в каком контексте была сказана фраза, возникшая в моем мозгу, но в тот вечер я покинул его дом, гадая, чем была «точка, не имеющая измерения», и кто или что составляло «Работу».
Перед закатом по берегу я дошел до того места, где я должен был встретиться с Хамидом, чтобы посмотреть, как садится солнце. Вокруг не было ни души; не считая трех рыбаков, чинивших свои сети около кафе, я был один. Я не видел Хамида со времени ланча, и из комнаты на первом этаже не доносилось ни звука. Должно быть, девушка до сих пор была с Хамидом.
Я прождал на скалах долгое время, но никто не пришел. Было уже совсем темно, когда я решил вернуться домой, чтобы посмотреть, что случилось. В окнах горел свет, и я слышал грохот посуды на кухне. Я постучался и вошел. Хамид никак не объяснил, почему не пришел, а я не спросил. Он знаком пригласил меня сесть, и поставил передо мной блюдо с черными оливками, немного белого сыра и стакан вина.
— Ешь, — сказал он, — ужин будет немного позже.
Я наблюдал, как он режет овощи около плиты, поражаясь, сколько силы было в каждом его движении. В Лондоне я видел то же самое. Он никогда не разговаривал, готовя еду, потому что, как он говорил, это священное действие, и оно требует делать все осознанно и с уважением: «Будь благодарен за все, что дает тебе жизнь, — говорил он, — и делай себе хорошую пищу для Господа».
Я съел несколько оливок. Они были совершенно необыкновенные, не похожие на все те оливки, которые я ел до этого, и я задавался вопросом, где он их раздобыл. Когда он закончил готовить, я спросил его об оливках.
— А-а, — сказал он, — чтобы получить такие оливки, как эти, требуется очень специфический процесс. — Он сел ко мне, и я налил ему немного вина. — Давай попробуем оливки, поскольку они прошли через многое, чтобы стать такими вкусными, какие они есть. — Потом он начал смеяться, и его живот трясся, раскачивая стол: — Эти же оливки ты ел в Лондоне много раз, — сказал
он, — почему ты не заметил их тогда? Но если бы ты заметил, тогда, возможно, ты не проделал бы весь этот путь до Анталии, чтобы узнать о них.
Чтобы приготовить оливки, такие же как эти, первое, что ты должен сделать — это купить оливки самого лучшего качества, какие сможешь найти. Затем их надо тщательно промыть несколько раз, чтобы из них вышла вся соль. Ты понимаешь? — Я кивнул, стараясь запомнить, чтобы иметь возможность приготовить нечто подобное. — Затем берешь чисто вымытую банку, она должна быть совершенно чистой. Кладешь в нее вымытые оливки и заливаешь кипящей водой. Оливки должны набухнуть. Оставь их в воде достаточно для того, чтобы они увеличились, но не слишком долго, иначе у них лопнет кожица. Затем вылей воду, добавь несколько долек лимона и свежую мяту. И, наконец, наполни банку оливковым маслом, самым лучшим, какое сможешь найти, оно несет в себе аромат оливок. Плотно закрой банку крышкой и оставь ее на сорок дней и ночей. Вот тогда они будут прекрасными. Хотя, они достаточно хороши уже через неделю.
Он опять засмеялся, видя, как я стараюсь запомнить процесс приготовления.
— Давай, — сказал он, — сядем за стол и поужинаем. Оливки могут подождать до завтра.
Мы говорили до глубокой ночи. Он не стал обсуждать события прошедшего дня и на все мои вопросы только отвечал: «Это другая проблема» или: «Еще не пришло время обсуждать эти вещи». Он рассказывал мне удивительные истории о Дервишах Турции и Персии.
— Ты можешь познакомиться с некоторыми из них, — сказал он, — но тебе не нужно идти и искать их. Если твое намерение непреклонно, то кто-нибудь сам придет к тебе. Будь начеку — или пропустишь нужный момент.
Перед тем как я отправился спать, он сказал мне, что надо помолиться. Я пытался объяснить ему, что я не понимаю молитвы и не вижу ни значения, ни цели этого.
— Тогда молись, чтобы понять, — сказал он нетерпеливо. — Посвящение себя Господу необходимо на нашем пути. Вся беда в том, что ты не веришь в Бога. Ты только думаешь, что веришь. Если бы ты знал то, что знаю я, то ты бы молился, но моя молитва не имеет формы. И где твоя любовь и благодарность? Как много раз за день ты не забываешь сказать «спасибо тебе»? Ты полностью зависишь от Бога, и это ему должна быть направлена вся твоя благодарность. До тех пор, пока ты действительно не станешь благодарным, ты всегда будешь отделен от Бога. Ты забыл о молитве, потому что ты забыл о своей зависимости от Него, — и молитва стала просто напрасным повторением слов. Это не молитва. Молитва, о которой я говорю, это молитва из сердца, состояние, когда вся жизнь становится молитвой. Ты должен просыпаться по утрам, восхваляя Его, и ложиться спать с благодарностью за то, что было дано тебе. Он может явиться колючкой, на которую ты наступишь, чтобы пробудиться. Он может явиться ласковым ветром или дождем. Неважно, как Он явится и что принесет с собой, необходимо, чтобы ты был благодарен и признателен Ему, поскольку хвала и благодарность подобны двум поднятым рукам в молитве.
Он долго молчал.
— Один великий Суфий однажды сказал: «Сделайте Господа реальностью, и Он сделает вас правдой». Начинай сейчас, этим вечером понимать значение этого. Ты же хочешь встретиться с Богом лицом к лицу?
Получив резкую отповедь и чувствуя себя пристыженным, я начал, сначала очень тихо, посылать свою благодарность. Казалось, что слова ждали, пока их произнесут. Они потекли в своем порядке.
Был и ответ. Из благодарности выросла радость, которая убрала напряженность и сомнения. Ответ был настолько незамедлителен, что я моментально усомнился и открыл глаза. Хамид все еще был здесь, сидя напротив меня. Когда я закрыл глаза, то вновь почувствовал, как облегчение заполняет мое сердце.
Некоторое время мы сидели молча. Когда, наконец, я поднялся, чтобы пойти к себе в комнату, Хамид улыбнулся мне как бы издалека. В этот вечер мы больше не говорили.
ПЯТАЯ ГЛАВА
За каждым твоим «О, Господи» скрывается тысяча «Вот он я».
Мевлана Джелаледдин Руми
Это знание душа получает от души, — значит не из книги, не словами.
Если знание тайн приходит после опустошения ума, оно становится озарением сердца.
Мевлана Джелалэддин Руми
На следующее утро, как обычно, я пришел в комнату Хамида в 7 утра, но он еще крепко спал. На самом деле он храпел, глухие раскаты доносились из-под одеяла. Комната была завалена книгами и бумагами, и я догадался, что он бодрствовал почти всю ночь. Мое внимание привлекла кипа бумаг рядом с его кроватью, сложенная более аккуратно, чем остальное. Заголовок на первой странице гласил: «Путь служения и отказа — трактат о Суфийских мистиках XIII столетия». Под заглавием была цитата: