На следующий день я проснулся поздно, утомленный долгой поездкой на автобусе, и только в полдень был готов отправиться на поиски. Хозяин отеля очень помог мне, когда я сказал, что хочу посетить гробницу Шамси Табриза.
— Я буду молиться, чтобы гробница была открыта сегодня, — сказал он. — Иногда она открыта, а иногда нет. Но если вы очень хотите попасть туда, то Аллах. позаботится о ключе, чтобы дверь была открыта.
Мне никогда не приходило в голову, что гробница может быть закрыта, поскольку Хамид специально проинструктировал меня посетить гробницы в строго определенном порядке, начиная с гробницы Шамси Табриза. Я был сильно потрясен, увидев железные ворота закрытыми и площадь перед гробницей пустынной. Несколько голубей пили из фонтана; больше никого не было. Дверь была заперта на замок и не было никакой возможности разглядеть что-либо через окно. Было холодно, по городу гулял ледяной ветер. Я был невероятно опечален. До этого момента все двери были открыты для меня; даже когда мне не удалось найти Шейха в Стамбуле, это не показалось мне отказом. Здесь все было иначе; неожиданно я почувствовал себя очень одиноким. Это было нелогично, чем больше я пытался бороться с ощущением, тем хуже оно становилось. Я уселся на краю площади и попытался привести свои мысли в порядок, но мое настроение не изменилось. Эта закрытая дверь олицетворяла для меня все отказы, которые я получил за свою жизнь. Без сомнения, я явился как следует, со свободными руками на этот раз.
Я мысленно оглянулся на свое путешествие на автобусе, чтобы убедиться, что я ничем не спровоцировал ситуацию. На этот раз я был убежден, что ничего не происходит случайно; таким образом, тот факт, что гробница оказалась закрытой, был призван научить меня чему-либо. Но я не мог отыскать что-нибудь, что успокоило бы мой разум. И что мне теперь делать? Вокруг не было ни души, а на дверях не висело никакой записки о том, когда гробница будет открыта.
Должно быть, я провел там не менее получаса, сражаясь со своей депрессией, прежде чем я неожиданно понял, что было не так. Я самонадеянно предполагал, что гробница будет открыта и я буду принят. И хотя я считал, что отправился в Конью с открытым сердцем, на самом деле я приехал безо всякого смирения. Вот в чем дело! Очевидно, я не был принят потому, что я опять забыл о должном отношении. В этот момент я понял, что без смирения есть только страдание и чувство разделения.
С одной стороны, я чувствовал, что бесполезно продолжать посещение гробниц. Было необходимо пройти по ним в определенном порядке, и было бы лучше дождаться завтрашнего дня, чтобы узнать будет ли возможно посещение. С другой стороны, поскольку у меня не было других дел, я решил последовать инструкции и попытаться найти гробницу Садреддина Коневи, не теряя больше времени.
Скоро я понял, что не все узенькие извилистые улочки указаны на купленной мной карте, и через несколько минут я совершенно заблудился. На карте было показано, что гробница Мевланы находится гораздо ближе, чем гробница Коневи, и ее гораздо легче найти, поэтому я решил идти прямо туда. Я пробрался через лабиринт аллей и там, в конце улицы, увидел великолепную гробницу и музей Мевланы. Неожиданно я заметил, что солнце было уже у самого горизонта. Я провел целый день в этом паломничестве и почти случайно пришел к конечной цели своего путешествия. Очевидно, мне следовало отправиться к Мев-лане с самого начала. Я быстро пересек площадь и подошел к воротам как раз в тот момент, когда сторож закрывал их: «Простите, сэр. Сейчас гробница уже закрыта. Откроется завтра, Иншаллах».
Возвратившись в отель, я повалился на кровать, уставившись в потолок, не в силах совладать с горечью, охватившей меня. Наконец, я заснул, а когда проснулся, было уже темно. На улице за окном горели огни; каким-то образом я проспал до ужина.
Я понял, что во сне видел Хамида. Он был как зеркало, настолько ясное, что мне достаточно было взглянуть в него, чтобы увидеть, что происходит в это мгновение, и, таким образом, подойти ближе к пониманию сути самого мгновения. По мере продолжения путешествия он осторожно подводил меня к такому положению, в котором поиск истины начинал разрушать ищущего, так что я больше не знал, кто я есть или кем был тот, кто отправился в это путешествие. То, что я искал, было тем, что наблюдает!
Мне стало ясно, что согласно страстному желанию Господа мы познаем Истину, заставляющую нас искать, а Истина есть не что иное, как Он. Огонь дремлет повсюду, и только от нас зависит чиркнуть спичкой и зажечь огонь нашего стремления вернуться к Нему. И именно мы должны сделать первый шаг.
На следующее утро я вновь попытался выразить свое почтение Шамси Табризу. Погода переменилась, лед растаял, и по улицам побежали потоки грязи, женщины шли по лужам, поднимая свои длинные юбки выше лодыжек. Моросил мелкий дождик, и эта погода напомнила мне типичный зимний день в Лондоне.
Свернув с площади за угол, я понял, что за мной кто-то идет. У меня появилась твердая уверенность, что я нахожусь в опасности. Но я не мог ни замедлить, ни ускорить свои шаги. Скоро мой неизвестный спутник шел всего в одном или двух шагах позади меня. Напряжение становилось все сильнее и сильнее и неожиданно достигло предела, когда я почувствовал руку на своем плече. Обернувшись, я был в полной уверенности, что буду атакован. Я остановился, едва не ударив его. Я уже видел этого человека прежде. Вместо того чтобы ударить меня, незнакомец протянул руки и обнял меня, как будто я был другом, которого он давно не видел. Зажатый в его объятиях, зарывшись в его пальто, я не мог разглядеть его лица. Он быстро говорил по-турецки, и все, что я мог разобрать, было слово Аост, что на персидском означает «друг». Наконец, он отпустил меня и, приложив руку к своему сердцу, он произнес: «Стамбул, Стамбул». Это был продавец книг, которого я встретил в Стамбуле, когда искал Шейха. На самом деле это было удивительно. Что он забыл в переулках Коньи этим утром? Мы не могли полноценно общаться из-за языкового барьера, но, мне кажется, это его нисколько не смущало. Он взял меня под руку, не переставая говорить со мной по-турецки, и прежде чем я понял, что происходит, мы вышли на площадь к гробнице Шамси Табриза. Он быстро подвел меня к другой стороне железных ворот и, затем, отпустив мою руку, он приложил свою руку к сердцу и низко поклонился. Я сделал то же самое. Затем он повел меня к двери, ведущей в гробницу. Она опять была заперта. Он выглядел озадаченным и хорошенько осмотрел запор. Затем он зашел за здание, и я услышал, как он с кем-то говорит. Скоро он вернулся, и через несколько минут с помощью моего турецкого разговорника и словаря я понял, что человек, у которого был ключ, заболел, и поэтому сегодня гробница не будет открыта.
На этот раз я не впал в депрессию. Присутствие продавца книг говорило о многом, и он казался таким же расстроенным, как и я, оттого что мы не могли попасть внутрь здания. Он всячески извинялся и указал на слово «завтра» в моем турецко-английском словаре. В то же время он показывал, что я должен пойти с ним. Его жесты больше походили на приказ, чем на приглашение, поэтому я послушно следовал за ним, пока он торопливо пробирался по улицам. Мы долго шли под моросящим дождем, пока не добрались до небольшого дома. Приглашая меня следовать за ним, он поднялся на второй этаж. Перед дверью лежала гора обуви, и, сняв свою обувь, он указал на мою. Я сделал то же самое, потом он постучал. Дверь с шумом открылась, и показалось лицо женщины, рассматривавшей нас: «А-а», — сказала она, сняла цепочку и распахнула дверь.
Все произошло так быстро, что у меня не было времени подумать, и я даже не очень сильно удивился, увидев в комнате около сорока мужчин, от безусых шестнадцатилетних юношей до стариков, согнутых почти вдвое, возможно, девяноста лет от роду. Продавец книг кивнул, и на диване освободили место для меня. Показывая на людей в комнате, он с улыбкой говорил: «Дервиш, Дервиш», затем его проводили к большому креслу, стоявшему отдельно в конце комнаты. Когда он сел, все остальные в комнате поклонились, дотронувшись лбами до пола. Он начал петь, его голос был странно тонким и носовым. Громкий ответ мужчин в комнате звучал странным контрастом. Я не мог понять слов, которые он пел, но в конце каждой фразы они все отвечали «Ху-Аллах, Ху-Аллах». Вскоре принесли очень большой тамбурин, и некоторые из Дервишей начали делать ритмические хлопки, а их тела раскачивались в такт музыке. Двое мужчин, сидевших с двух сторон от меня, взяли меня за руки. Уже не было времени остановиться и спросить, что происходит. Меня