— Дэдэ говорит, что он хочет дать тебе очень скромный подарок и послание в придачу. Он говорит, что одно без другого это очень плохо.
Наклонившись, он взял со стола медную гравированную шкатулку и аккуратно открыл ее. Он достал оттуда серебряный пузырек прекрасной формы с разбрызгивай е-лем на горлышке, типичный сосуд для розовой воды, которые столь распространены на Ближнем Востоке. Но этот был особенно изысканным, и он вручил мне его двумя руками, не отрывая глаз от моего лица.
— Дэдэ говорит, что это для розовой воды, сущности розы. Он говорит, что он чувствует, что ты поймешь, и он надеется, что ты сможешь передать розовую воду своим друзьям. Его послание таково: Если ты вышел в сад и наткнулся на колючку, никогда не забывай сказать «спасибо тебе». Шип может причинить боль, но именно таким образом тебе дается розовое масло».
Я был слишком тронут, чтобы произнести что-то кроме благодарности. Дэдэ продолжал:
— Сущность розы освобождается только тогда, когда куст обрезают и обрезают, а бутон только открывается для цветения. Он просит передать тебе, что это самое мгновение, что отделяет бутон от розы, знакомо только тем, кто сами превратились в розы.
Я покинул дом Дэдэ на следующий день. Было лучше, чтобы я уехал быстро. Рано утром мы отправились в мечеть, где Дэдэ молился, а затем в последний раз на гробницу Мевланы. Дэдэ был очень спокоен, глубоко тронут и печален, и наши движения, когда мы ходили по музею, приняли совершенно иное значение. Как обычно мы пятясь вышли из здания, поклонившись, когда мы переступали порог. Затем, надев обувь и прихватив чемодан, который я принес с собой в музей, мы поймали такси и поехали на автобусную станцию. Фарид пришел туда, чтобы проводить меня с корзиной фруктов в руках, а жена Дэдэ пришла с красиво упакованной коробкой медовых пирожных и орехов в сахаре.
— Саалам. алейкум, — сказал мне Дэдэ, когда я, войдя в автобус, махал ему рукой с верхней ступеньки. Он сказал что-то Фариду, который перевел: — Не забывай, твой дом — здесь.
Когда автобус уже поворачивал, Фарид прокричал: — 'Дэдэ говорит, чтобы ты не забыл привезти розовой воды на Запад. — Затем мы завернули за угол, и отправились в долгий путь на юг.
ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА
Недалек тот день, когда человечество осознает, что стоит перед выбором между самоубийством и обожанием.
Пьер Тейяр де Шарден
Бога невозможно увидеть бестелесно; а видение Его в женщине совершеннее всего.
Мухеддин Ибн Арабы
Великий путь не труден для тех, кто не имеет предпочтений. Когда нет ни любви, ни ненависти, все становится ясным и открытым.
Сенгстан, Хсин Хсин Мин
Со времени моего последнего приезда в Сиде погода изменилась. Перестал дуть холодный ветер, и солнце уже стало горячим, принеся весенние цветы на поля и в оливковые рощи. Мужчины на улицах красили дома и кафе, готовя город к началу туристического сезона, в то время как в полях женщины, склонившись над длинными грядками, сажали овощи для весеннего урожая. Я взял джип, чтобы доехать из Анталии в Сиде, но уже с совершенно другими ожиданиями, чем раньше. Когда я впервые приехал в Турцию, то мной двигало предвкушение открытия тайны Дервишей, энергий, которые можно развить, и иного образа жизни, который можно вести, с теми знаниями, которые я надеялся получить. Недели путешествия, постоянные испытания и разочарования заставили меня, наконец, признать, что если я собираюсь двигаться по этому пути дальше, то от всех этих мыслей надо избавиться. В каждом мгновении заключена тайна, которая может раскрыться только тогда, когда отброшены все надежды и страхи. Когда джип приблизился к Сиде, проехав по пыльной дороге мимо амфитеатра, я уже знал, что это, возможно, последний раз, по крайней мере, на ближайшее время, когда Хамид и я будем работать имеете. Я точно не знал, что произошло, но я был уверен, что что-то настолько сильно изменилось во мне, что настало время покинуть Турцию и подвергнуть нее, чему я научился и что пережил, испытанию повседневной жизнью. Мои мысли и чувства были в беспорядке, и я многое не мог объяснить, но без надежды и ожиданий я знал, что когда придет время, я начну понимать.
Я больше не боялся Хамида. На самом деле до этого момента я и не понимал, насколько я его боялся. После того, как прошел первый восторг от моего приезда в Турцию, мой страх нарастал, временами превращаясь в ужас. Хамид до сих пор оставался загадкой для меня; но, несмотря на странности его поведения, я был убежден, что все, что он пытался донести до меня, было необходимо и очень важно. Именно это убеждение помогло мне пройти через самые трудные периоды.
Дэдэ в своей доброте и полном приятии меня помог мне отказаться от всего, что стояло за словами Хамида, его гневом и явной суровостью. Дэдэ не расспрашивал и не критиковал, когда я рассказывал ему о своем опыте с Хамидом. Он только улыбался и кивал, пока переводили, и говорил: «Как удивительны пути Господа, который ясно показывает каждому из нас все, что необходимо в настоящий момент».
До моей второй поездки а Конью, когда я был принят Мевланой, я боролся с мыслью, что есть всезнающее Существо или жизненная сила, с которой мы неразрывно связаны, и, таким образом, какая-то часть меня всегда знала Истину и всегда будет ее знать. Хамид как-то сказал мне, еще в Англии: «Душа это знающая субстанция. И если ты будешь знать, кто ты, ты будешь знать, что это такое, и что душа пронизывает всю жизнь, но сначала ты должен найти свою душу, свою подлинную личность. Ты должен открыть, кто ты и что ты есть, и только тогда ты окажешься на пороге Пути». Ожидания и надежды породили столько страхов: страх неудачи, неудачи в поисках начала Пути. Был страх потерять рассудок и здоровье, страх перед тем, что же будет означать отбросить все, для того чтобы попасть в «реальный мир».
Теперь я понял, что я должен был работать не над сердцем, местом, где живет душа, а над бесконечными наслоениями обусловленного ума и тела и над теми энергиями, что должны течь свободно, если мы хотим стать гармоничными человеческими существами.
Хамид вышел из дома поприветствовать меня, когда я подъехал на джипе к воротам. Он был совершенно равнодушен, как будто я и вовсе не уезжал, но он действительно был рад видеть меня и немедленно отправился на кухню готовить кофе.
— Вылезай и садись на солнышке, — сказал он. — Весенние цветы только начали появляться. Я сейчас вернусь.
В центре дворика стоял маленький столик, заваленный кипами бумаг Хамида. Я уселся на один из деревянных стульев, выкрашенных белой краской, и посмотрел на окна своей комнаты и вниз, на окна комнаты девушки. Занавески на ее окнах были задернуты, но я ощущал ее присутствие здесь. Она была еще одной загадкой, той, что я до сих пор желал разгадать.
Хамид уселся рядом со мной и налил кофе.
— Теперь, когда пришла весна, все так красиво, правда? В этой части Турции я больше всего люблю весну, когда воздух теплый, и уже нет зимнего холода. Позднее, когда здесь станет невыносимо жарко, я уеду в Стамбул. Хотя туристы приезжают в Сиде; кажется, им нравится лежать там, на берегу, подобно бревнам, чернеть и становиться высохшими. Но это их желание.
Теперь ты расскажи мне обо всем, что ты делал в Конье и что там происходило. Я так ждал твоего возвращения. Но сначала расскажи мне, что произошло, когда ты правился на гробницы Шамси Табриза и Мевланы. Ты сидел там три дня и три ночи, как тебе велели?
Я очень пространно описал свои переживания. Он был особенно заинтересован, когда я описывал ему те изменения, которые я ощутил в себе в тот момент, когда я вошел в гробницу Шамси Табриза.
— Когда я зашел туда, все, что я почувствовал, было всепоглощающее присутствие любви. Я никогда до этого момента не испытывал ничего подобного — я только мог позволить этой энергии проходить сквозь меня. Фактически получалось почти как будто моего «Я» там не было вовсе.
Хамид откинулся на спинку стула. Он произнес только: — О Шамси. — Мы помолчали немного, а потом он добавил: — Пусть это останется с тобой навсегда.