Единственная, кто по пьяной лавочке приходила на ум, — Светка с соседней улицы. Она училась на год старше, как и Ваня, застав те времена, ещё когда в Барсуках не закрыли среднюю школу.
Алкоголь — бич для российских деревень. Он захватывает умы молодежи, утаскивает их в пучину пьянства. В деревнях из молодых в основном остаются жить лишь самые безвольные люди, привыкшие плыть по течению. Молодежь стремится переехать в город и остаться там жить. Не важно, куда: в столицу, в Питер, в Чебоксары или в Волгоград. Город им кажется наполненным возможностями, а деревня — сточной канавой, в которой они загнивают заживо.
Конечно, это не так. Рукастый и непьющий человек и в деревне реализует себя, обеспечив достойный доход.
Света была как раз из категории безвольных личностей. Она полностью отдала себя на волю течению, изредка барахтаясь там. Два-три раза в год она ездила на заработки в столицу. Месяц поработает, потом возвращается в деревню и пропивает большие по местным меркам деньги. Когда деньги кончались, она повторяла турне. И так пролетала вся её жизнь со дня окончания школы. Ни амбиций, ни желания жить, как белый человек, ни заботы о семье.
Ваня помнил, что в прошлой жизни Светка спилась и преставилась на пять лет раньше него. У неё остался взрослый сын, который ей был не нужен. Пацан рос без воспитания при постоянно пьяной мамаше, как сорняк в огороде. Когда ему стукнуло одиннадцать, в дом пришла строгая дама. Но она принесла не письмо из Хогвартса, а судебное постановление о лишении родительских прав. Пацан повторил судьбу сводной сестры Иванова: его отдали в детдом, где он и вырос. Но ему повезло больше. Светка в итоге пропила дом, а её сыну государство выделило квартиру. В итоге он остался в городе и вроде даже открыл свой бизнес по производству мебели.
Но сейчас… Сейчас Света ещё была хоть куда. Алкоголь уже нанес непоправимый урон её красоте, но молодость старалась дать хозяйке шанс. В двадцать три года она ещё выглядела неплохо. А главное, Ване точно известно, что она шлюха, неспособная держать ноги сдвинутыми. И судя по тому, что даже в двадцатых годах по селу не ходили слухи о массовых случаях венерических заболеваний, в этом плане она должна быть чистой.
Глава 5
Иванов проснулся с жуткой головной болью. Ему было настолько плохо, что он не мог распахнуть глаза. В рот словно насыпали горячего пустынного песка, после чего туда нагадили кошки.
Справа в боку он ощущал приятное тепло. Пошарив правой рукой, он нащупал мягкую женскую грудь.
Мозг ещё не успел включиться: он как выдал вчера синий экран смерти, так и не перезагрузился.
Тихим жалобным голосом умирающего человека он произнёс:
— Сауле, любимая, не знаю, что вчера было, но мне плохо… дай минералочки, пожалуйста.
Мягкое и горячее зашевелилось, и вскоре сбоку образовалась пустота, кровать скрипнула пружинами. Ваня слышал шорох одежды и громкие шаги по скрипучему полу, которые отдавались молоточками в висках.
Вскоре ему в руку уткнулся стакан, который он крепко схватил. С трудом приоткрыв глаза, он через маленькие щёлки увидел размытый стакан и прильнул к нему. Крепкая мягкая ладонь помогла ему удержать воду в дрожащей руке.
Полностью опустошив ёмкость, он тихо прошептал:
— Сауле, спасибо… Люблю тебя.
В ответ он услышал незнакомый хриплый голос, который шокировал его:
— Кончай называть меня чужим именем! Ты что, Иванов, с Уступовой меня спутал?
До этого глаза не хотели раскрываться, но сейчас они резко распахнулись. От этого мир не стал менее расплывчатым. Пошарив левой рукой, Ваня нащупал на прикроватной тумбочке очки и водрузил их на переносицу. Он с изумлением разглядывал полноватую шатенку, совсем не похожую на его супругу.
— Ты кто, йогурт мне в рот? Где мы? Почему мы были в одной постели?!
— О-о-о-о… — протянула девушка. — Да, Ванька, ты допился. Что, совсем меня не узнаёшь?
— Погоди, — сглотнул он сухой ком и изумлённо выпучил глаза. — Света? Йогуртом по губам! Баранова?! Но-о… Почему ты такая молодая и живая? Ты же умерла в тридцатом году!
На Ивана накатила волна ужаса. Мозги ещё не включились, а страх липкой волной охватил его.
— Типун тебе на язык! — возмущенно воскликнула Светлана. — Живая я!
— Но я же помню… Мы с женой тогда поехали к её брату на двадцать третье февраля, а тут у тебя сорок дней… Пришлось идти на поминки.