– Ну… я думаю, пары ниток бус, зеркальца и пудреницы будет достаточно…
– Да пошел ты со своим стебом! – в сердцах сказал я, залезая в машину.
Невидимая машина заворчала мотором, двинулась во тьме – и только тогда из мрака появилась Марина, проскользнула на заднее сидение, сжимая в руках винтовку. Вот это номера – она же нас страховала!
– Не доверяешь? – усмехнулся Ник, заводя мотор – Я удивляюсь, почему нигерам доверяешь ты…
– Это свои…
– До поры до времени.
ЛэндРовер тронулся в путь, ориентируясь по свету впереди. До рассвета было еще два часа…
Поспать мне так и не удалось. Тряска в машине, идущей по неровной местности была такой, что, несмотря на усиленную подвеску, иногда пробивало до ограничителей.
Ник вел машину, что-то насвистывая, я же с тревогой вглядывался во тьму, обступавшую машину. То здесь то там вспыхивали парные точки – чьи то глаза, принадлежавшие явно кошачьим. Иногда темноту разрывал низкий, громовой рык…
– Это кто?
– Львы… – беззаботно ответил брат – раньше их численность регулировали, здесь ведь пасся скот. А теперь скота нет, да и на сафари сюда ездить небезопасно – вот они и расплодись. Голодные, бедняги.
От последних слов Ника мне стало как-то не по себе.
– А нами они не могут закусить?
– Почему не могут – могут, конечно. Но не тогда когда мы в движущейся машине.
Вот если машина сломается – тогда дело плохо.
Я начал мысленно перебирать всю нашу подготовку машины, вспоминая, не схалтурил ли где…
– А чем они питаются сейчас?
– Антилопы, буйволы если получится. Козы местные. Могут и ниггером закусить.
Буйвол вообще зверь опасный – перескочи на другую тему Ник – если бы у меня был выбор. Идти на льва или на буйвола я бы выбрал льва. Буйвол может весить семьсот – восемьсот килограммов, и если лев перед нападением всегда рычит, то буйвол нападает бесшумно, и всегда старается зайти сзади. Умная зверюга!
– А Дэвид зачем едет с нами?
– Он авторитет среди местных матабелов, в том числе тех, кто живет сейчас в комунне в доме нашего деда. Он поможет…
– Он знает?
– Ты что, сдурел? Нет, конечно. Мы с ним другие дела ведем. Заодно он проверит свою сеть в этом районе. Официально – он будет нашим проводником, без него я бы в Матабелелэнд не сунулся. Здесь иногда даже отдельные бронетранспортеры с солдатами бесследно пропадают…
– А сколько здесь этих самых импи?
– Несколько тысяч. С легким стрелковым оружием, минометами, РПГ, установками для пуска ракет.
– И вы впрямь думаете, что с такими силами одолеете армию Роберта Мугабе?
– Пока живем, надеемся…
Дом выплывал медленно, подсвечиваемый робкими лучиками только всходящего, показавшегося самым краешком из-за горизонта солнца. Еще не высвечены были светом беспощадного дня проломы в стенах и текущая крыша, сломанные заборы и разрушенное парадное крыльцо – сложенный больше ста лет назад из каменных валунов дом казался нетронутым островом цивилизованности в безбрежном море дикости…
– Слушай, может, проверим, кто там есть, в этом доме?
– В этом доме живет комунна матабелов. Дэвид гарантирует, что никого кроме них там нет. Если хочешь – возьми винтовку, проверь.
И тот дело. Повернулся назад, потянулся за винтовкой – на заднем сидении спала Марина. Спала крепко и толчки подвески ее не будили. Стараясь не шуметь, я снял со стойки между передними и задними сидениями, Винчестер, навел оптический прицел на дом. Трясло изрядно, да и тень еще висела над землей, скрывая дом – но кое-что я все-таки увидел…
И проломленную стену, около которой толпились козы. И объеденные столетние деревья – все те же козы постарались. И выбитые окна – в доме не было ни одного целого окна. И крышу с огромными провалами и проломами. Огромный дом, несмотря на то, что в нем жили люди, выглядел больным, заброшенным и покинутым…
Когда мы подрулили к дому, некоторые его обитатели уже вышли из дома и с любопытством смотрели на нежданных гостей. Никакого, даже малейшего намека на ненависть или агрессивность, я не заметил, скорее в их глазах проскальзывало любопытство. На Дэвида же и двух его спутников, которые тоже, по видимому были импи, люди смотрели с восхищением. Он был плоть от плоти, воином и защитником этого народа – в тот момент я это понял и осознал. Мы же в глазах матабелов были чужаками – хоть и на своей, политой кровью предков земле.
– Ну… как тебе нравится на земле наших предков? – Ник был бы не Ником, если бы и здесь не нашел что-нибудь смешное, повод для стеба…
– Нравится… – мрачно сказал я – лучше вот что. Ты где машину собираешься ставить?
– Да здесь где-нибудь…
– Или растащат или хуже того – взорвут. Что-то мне вообще здесь не нравится…
Предлагаю вот что – отгони машину от дома и замаскируй ее. Хотя бы в какое-нибудь пустое помещение загони и оставь. Место найдешь, ты же лучше меня в местных особенностях разбираешься. И возвращайся – часть припасов оставим там, часть возьмем с собой.
– А что – идея хорошая…
– А я пока пройдусь…
Повесив автомат на плечо, я проводил взглядом отъезжающий ЛэндРовер. Здесь я не был уже больше тридцати лет, и никак не думал, что посетить эту страну мне придется с автоматом в руках. Хотя был американским гражданином, рожденным в Америке, эту страну я помнил и любил, ибо детство мое прошло здесь, в этом краю.
Здесь и тогда было опасно – когда я родился, уже шла война, негритянские банды нападали на фермеров, угоняли скот, убивали людей, обстреливали дома из минометов и РПГ. Я помнил и прожектора по углам дома, и колючую проволоку, которой были обтянуты заборы и загоны для скота, и стальные ставни на окнах, и автоматы в руках фермеров, с которыми они обращались также спокойно и обыденно, как с тракторными рычагами. Но я помнил и многое другое – вкус молока, только что надоенного, на завтрак… Шашлык на природе – когда здоровенный кусок отборного филея жарят на решетке, а потом разрезают на ломти и из-под ножа струями брызжет сок… Тот львенок, отбившийся от прайда – отец едва успел унести меня на руках к Лэндроверу, как на горизонте появилась разыскивающая своего львенка львица… Терпкое южноафриканское вино – отец категорически запретил мне пробовать его хоть глоток, и я стащил бокал, за что получил ремнем…
Огромное стадо скота – впереди шел громадный, пошатывающийся от своего веса бык-производитель весом больше тонны, он шел, с презрением поглядывая на весь окружающий мир, и его рога по остроте не уступали рыцарским копьям. Теленок – я назвал его Микки, и он стал талисманом фермы, а к полутора годам вырос в огромного племенного быка – производителя. Но на крик "Микки!" он отзывался всегда, и шумно сотрясая копытами землю, бежал ко мне, чтобы отведать соленый кусок хлеба. Мать боялась, что такое огромное животное затопчет меня – но Микки всегда подходил ко мне очень осторожно. Работники фермы – дед всегда посылал их детей, кто того хотел, учиться в школу за счет хозяина.
И этого мира больше не было. Он исчез, унесенный смертью. Пули и гранаты террористов, эмбарго и международное давление смели этот мир, разрушили его, растоптали. Белые фермеры бежали, в большинстве своем в ЮАР, уводя с собой скот, продавая за бесценок нажитое поколениями своих предков. Остановились заводы и фабрики, начали закрываться шахты, исчез скот с пастбищ. Пламя междоусобной войны, раз опалив эту землю, уже не уходило с нее – изгнав белых, черные начали с упоением вырезать друг друга. Та страна, что была в свое время раем, стала логовищем огня…
Глядя по сторонам, я узнавал – и не узнавал. Тот же самый дом, в который я приехал в коляске, когда мне не было и года – тот самый, построенный из каменных валунов моими предками больше ста лет назад, семейное гнездо де Ветов, в котором находился стол и кров для каждого – он по-прежнему горделиво возвышался над миром, словно утверждая незыблемость времени. Его стены наверное устояли бы и перед артиллерийским обстрелом – но все стекла были выбиты, ведущая к особняку лестница наполовину разрушена, перил больше не было. Второй этаж дома был сделан из дерева – и его время не пощадило – тот тут то там виднелись проломы, как будто стены пробивал обезумевший носорог, окна были завешаны какими-то грязными тряпками. На одном из обломков перил террасы гордо сидел петух…