— Но я не знаю, как это — писать книгу вдвоем. Если честно, я и сам пока не написал ни одной книги…
— Тем более нам стоит попробовать написать ее вместе…
Никакой совместной книги Исаак и Гина, разумеется, не написали, но, благодаря Башевису-Зингеру, ее образ легко угадывается и в образе Селии в «Шоше», и в Гине из «Семейства Мускат» и во многих других его произведениях, переведенных на десятки языков мира. И таким образом можно считать, что предсказание покойной бабушки Гины сбылось полностью.
Сам Зингер пронес в своем сердце благодарность этой женщине до конца жизни. Беседуя спустя многие десятилетия с сыном, он любил повторять, что желательно, чтобы первая женщина в жизни мужчины была намного старше его. В этом случае, пояснял Зингер, она может обучить его, как правильно вести себя с женщинами, как нужно очаровывать их, как доставлять ей наибольшее наслаждение в постели.
Сама Гина, по его собственному признанию, обладала незаурядным сексуальным темпераментом, но и молодой Иче-Герц Зингер отнюдь не уступал ей в силе страсти. Насытившись любовью, они могли вместе долго гулять по варшавским улицам, доходя до самого рынка, где можно было купить дешевый хлеб и овощи; или заглядывая на расположенное неподалеку от их дома русское православное кладбище.
Гина любила рассуждать о смерти, о ее неизбежности и о том, что будет после нее. Исаак обратил внимание на то, что эти разговоры еще больше подстегивают ее сексуальность и делают ее буквально ненасытной в постели.
Все рассуждения Гины о ее грядущей смерти одновременно и пугали, и притягивали его к этой женщине, которая временами и в самом деле словно впадала в какой-то пророческий транс.
— Дай мне слово, что ты никогда не женишься, чтобы мы могли соединиться с тобой после смерти, — однажды сказала она ему. — Дай мне такое слово, а я взамен, когда умру, буду хранить тебя так же, как моя бабушка хранит меня. Я обещаю тебе, что у тебя никогда не будет недостатка в женщинах; я буду гнать их в твои сети, как русалки гонят рыбу в сети рыбаков, и ни одна женщина, которой ты захочешь обладать, не сможет устоять против тебя, и будет готова сделать для тебя все, что ты от нее попросишь… Только дай мне слово, что ты никогда не женишься!
Башевис-Зингер утверждает, что такого слова он Гине не дал.
Но факт остается фактом: он связал себя официальными узами брака лишь незадолго до своего сорокалетия, да и, по сути дела, так и не создал нормальную семью, предоставив своей жене Эльме спокойно наблюдать за его все новыми любовными похождениями. Зато в литературной и окололитературной среде ходило немало слухов о его почти гипнотическом влиянии на женщин. Было и в самом деле такое ощущение, что ни одна из них не могла против него устоять. Эту свою поистине демоническую притягательность для женщин, в том числе и для очень молодых женщин он сохранял до глубокой старости. Исраэль Замир вспоминает, как на одной из лекций для студентов, молодая американка подошла к нему и расцеловала. Приближавшийся к своему 70-летию писатель поинтересовался, как ее зовут, и даже взял ее номер телефона. «И я бы, — пишет далее Замир, — не особенно удивился, если бы узнал, что спустя несколько дней он встретился с ней в кафе «Штинбург», а затем они оказались бы в одной постели…»
Отношения Иче-Герца Зингера с Гиной оказались куда больше, чем просто интрижкой между начинающей стареть нимфоманкой и пытающимся набраться любовного опыта юнцом. Напротив, они растянулись на годы, и эта женщина, имя которой писатель сохранил в тайне, вне сомнения, входит в число тех пяти-шести из бесчисленного множества его женщин, которые сыграли наибольшую роль в его жизни.
Сама Гина, поначалу вроде бы исповедовавшая весьма свободные взгляды и утверждавшая, что мужчине вообще не стоит вступать в брак, спустя несколько месяцев после начала их романа вдруг заговорила о том, что хотела бы родить от него ребенка и встать с ним под свадебный балдахин. Она заводила эти разговоры вроде бы в шутку, но возвращалась к ним вновь и вновь, и эти «шутки» стали и в самом деле пугать ее молодого любовника.
Во-первых, Зингер на тот момент отнюдь не собирался связывать себя брачными узами, более того — он был убежден, что «любовный контракт на всю жизнь», каковым является брак, бессмыслен, так как ни одна любовь не может длиться вечно.
Во-вторых, просматривая фотоальбомы Гины, он увидел ее фотографии, датированные началом века, и понял, что ее внешность даже более обманчива, чем он думает. Гина и в самом деле оказалась ровесницей его матери, а может, даже была чуть постарше ее. Брак с матроной столь почтенного возраста, познавшей до него множество мужчин, для Зингера был вообще немыслим, не говоря уже о том, что он бы оказался совершенно неприемлемым для его родителей. Сам Иче-Герц на том этапе их отношений с отвратительным ему самому цинизмом видел в Гине прежде всего средство удовлетворения своих сексуальных потребностей, избавляющее его от необходимости ходить по проституткам.