Павел поморщился и потянулся к кофе.
– Значит, вот так, да? На свободу – с чистой совестью? – Ярцев нервно постукивал ложечкой по столу. – И что теперь? Спустить все этому уроду с рук? Забыть? А может, и простить? Сейчас эта мразь гуляет, небось, в ресторане с друзьями, водку пьет, шашлык жрет и жизни радуется! И тому, как он всех «сделал» там, в суде… А вы подумали, каково сейчас родным убитого мальчика? Его матери, отцу, бабушке?! Они… да они сейчас, наверное, второй раз его похоронили! Потому что убийцу их ребенка оправдали. Еще и признали за ним право на реабилитацию! Перед этим гадом теперь что, еще и извинятся? Денежную компенсацию ему дадут за моральный вред? Сколько он там провел в КПЗ? Полгода, кажется? Или больше?
– Таков закон, – вздохнул адвокат.
– Нет, каково родным мальчика, я вас спрашиваю?! – продолжал кипятиться Ярцев.
– Риторический вопрос. – Я допила свой кофе и отодвинула пустую чашку.
– Ах, риторический?!..
– Антон, тише. Успокойся, наконец. Что мы можем сделать?
– Нет, Полин, мне это нравится! Что мы можем сделать?! Лично я сейчас поеду в редакцию и напишу в своей статье всю правду.
– О чем? – спросил Павел. – О том, что Суруляк признался мне в преступлении? Брось, Антон: тебя обвинят в клевете, и меня заодно. Доказательств у нас нет…
– Да плевал я на доказательства! Вот пусть следствие и ищет эти самые доказательства! Это их работа. Нет, Павел, ты как хочешь, а я молчать не буду. Надо общественность поднимать, надо потребовать провести повторную экспертизу… Несправедливо, что все так закончилось.
– Закон и справедливость часто не совпадают, а справедливость – понятие относительное…
Я не договорила, Антон перебил меня:
– Полина, ты что?! Ты хочешь сказать, что готова смириться с тем, что преступника оправдали?
Павел недоуменно посмотрел на нас:
– Антон, а при чем здесь Полина? Какое она имеет отношение к этому делу?
Ярцев усмехнулся:
– Паша, а ты что-нибудь слышал о Мисс Робин Гуд?
– Ну, слышал…
– Антон, не надо, – попросила я, но Ярцев и ухом не повел:
– И кто такая эта Мисс, как, по-твоему?
– Ты что, экзамен мне устраиваешь?
– Ответь, если не трудно, прошу тебя.
– Ну, это девушка, которая, насколько мне известно, борется со злом в нашем Горовске. Наказывает тех, кто ускользнул от правосудия… Помогает пострадавшим… и все такое…
– Правильно, – кивнул Ярцев. – Так вот, познакомься еще раз: перед тобой – Мисс Робин Гуд!
Брови Павла взлетели вверх:
– Как?! Полина?! Серьезно? Это вы?..
– Антон! – возмущенно зашипела я на Ярцева. – Кто тебя за язык тянул?..
– Да ты не кипятись, Павел – свой парень. Он – никому!..
– Нет, Полина, если это действительно вы, я очень рад нашему знакомству. Наслышан. Впечатляет, поверьте! И позвольте пожать вашу руку…
Он протянул мне свою широкую ладонь. Я ее пожала.
В этот момент зазвонил мобильник Ярцева. Он извинился и включил телефон.
– Я… Могу. А что случилось?.. Что?! Когда?! Черт!
Мне показалось, что он побледнел. Пару минут он слушал говорившего, потом поблагодарил за звонок и убрал мобильник. Антон смотрел на нас мрачно, вернее, смотрел он только на меня. Мне показалось, что он избегает взгляда Павла. Мы ждали, что журналист нам что-нибудь скажет, но он только кусал губы и мрачнел все больше, уставившись в одну точку.
– Антон, что случилось? – не выдержала я. – Плохие новости? Да не молчи же!
– Abyssus abyssum invocat (Абуссус абуссум инвокат), – пробормотал он мрачно, – одно бедствие влечет за собой другое…
– С чего это ты на латынь перешел? – встревожился Павел. – Какое бедствие, о чем ты?
– Это звонили знакомые ребята из ментуры. Только что мать мальчика покончила с собой, выбросившись с балкона пятого этажа… Пришла после суда домой и… сразу…
Глава 2
Над нашим столиком повисло гробовое молчание. Мы застыли, словно статуи, не в силах пошевелиться или что-то сказать. Я почувствовала, что похолодела с головы до ног, а сердце словно провалилось куда-то в желудок. Стало трудно дышать. Наконец, я обернулась к Павлу. Он сидел бледный, сузив глаза и глядя прямо перед собой. Я почувствовала, насколько его потрясло известие Ярцева.
– Сколько ей было лет? – спросила я.
– Двадцать семь, – тихо ответил Павел.
Я покачала головой. Вспомнила эту девушку, сидевшую в зале суда на ближайшей к прокурору скамье рядом с мужем и своей матерью. Женщины плакали почти в течение всего процесса, во всяком случае, они постоянно вытирали глаза платком. Мать мальчика была худенькой, как мне показалось, очень юной и хрупкой. Она даже не смогла давать показания: ей стало плохо, и судья был вынужден сделать перерыв. Во время перерыва женщине вызывали врача…