— Хо-хо-хо!.. — раздался иронический хохот. — Ученые господа за книгами идут!.. Стой! Хоть раз на живого ученого поглазеть охота!
К друзьям подошел из темноты длинный кадыкастый парень в мятой, расстегнутой на груди ковбойке и с нахальным любопытством оглядел Илью. За ним подошло еще трое парней.
— Глянь, Петух, — длинный кивнул на Илью. — Выходит, буйволы тожа наукой интересуются. Ну и… — он грязно выругался.
— Отодвинься, парень, — спокойно ответил Илья. — А то уроню — не встанешь.
Он сжал громадные кулаки и вобрал круглую голову в широченные, литые плечи, готовясь к удару.
— Эх, времени у меня сейчас нет, — все так же нахально усмехнулся длинный, — а то мы бы тебе… — он снова выругался, — кишки на сук намотали. Может, займемся, Петух, а?
Парень сунул руку в карман и зажал там что-то в кулак.
— Пусть он катится к… — лениво ответил другой.
Илья оценил обстановку и пришел к выводу, что самому открывать боевые действия невыгодно. Перепуганный Степка в расчет не шел, а соотношение один к четырем, да если у них ножи, не сулило победы… «Наших бы сюда», — с сожалением подумал он.
— Так, — с хрипотцой произнес Илья, не меняя позы. Значит, расходимся, как в море корабли? Или что?
— Давай, чеши отсюда, буйвол ученый, — зло ответил длинный. — А другой раз попадешься — шкуру попортим. Я нахальства не прощаю.
— А я тоже не бобик. И в другой раз один вот с этим, Илья небрежно кивнул на Степку, — к вам сюда не завалюсь.
— Степка!.. — вдруг дико заорал длинный, выхватив руку из кармана, в которой тускло блеснуло узкое лезвие ножа. Уведи гада!.. За себя не ручаюсь!.. Убью!..
Степка судорожно ухватил Илью за рукав и умоляющим голосом произнес:
— Пошли, Илья! Пошли! Он не тронет.
Илья секунду колебался, потом двинулся вслед за Степкой к стоявшему в глубине двора домику. При этом он ощутил неприятный холодок в спине, представив, что этот псих все-таки не удержится и ударит его сзади ножом.
Оба отдышались только в Степкиной комнате.
Отца и матери Степки дома не оказалось, и Илья почувствовал себя свободнее.
— У тебя тут телефон есть? — хмуро спросил он.
— Нету, — нервно ответил Степка и, в свою очередь, спросил: — Зачем он тебе?
— Может, кого из наших бы застал. Тогда другой разговор получится, душа с них винтом!
— Нету телефона! — У Степы задрожали губы. — И потом, тебе хорошо; пришел и ушел. А меня поймают и… все. Как того.
— Кого еще «того»?
— Ну, что Рогов сегодня рассказывал. В красном уголке… Сейчас я тебе книгу дам, — засуетился Степа.
Он подбежал к этажерке, торопливо перебрал лежавшие там книги и схватил одну из них.
— Вот, держи! Отец велел через три дня вернуть. Библиотечная.
— Ладно. Я только схему оттуда перерисую. Ну пока!
— Да я тебя провожу.
— Это еще зачем?
— Гляну, — понизив голос, сказал Степа, — ушли или нет.
— Защитник тоже мне, — усмехнулся Илья. — Ну пошли!
Они беспрепятственно пересекли двор и у ворот простились.
Оставшись один, Степа огляделся и робко двинулся в обратный путь.
Не успел он сделать и нескольких шагов, как раздался окрик:
— Эй, ходи сюда!
Степа вздрогнул от неожиданности и покорно свернул в темноту.
— Ну, вша матросская, — сказал длинный, появляясь перед Степой, — кого приводил? И насчет книги мне не лепи, понятно? Мы, брат, тоже не лыком шиты и не травкой биты, понимаем, откуда ветер дует.
— Чего молчишь? Ждешь, когда отвесим? — грубо спросил его коренастый рыжеватый парень с подергивающейся щекой, которого длинный назвал Петухом.
— Так он, честное слово, за книгой приходил.
В голосе Степы было столько искреннего отчаяния, что длинный заколебался.
— И кто он такой будет, откуда?
— С завода, из бригады нашей, токарь, — торопливо ответил Степа.
— А почему он сразу стойку боксерскую принял? — недоверчиво спросил Петух.
— В секции обучается.
— В секции?
К длинному вернулись все его подозрения.
— А ну, дай ему, Блоха!
Паренек лет четырнадцати без особой охоты подошел к Степе и неумело ткнул его в бок.
— Разве так дают?! — остервенился длинный.
Он развернулся, и Степа от страшного удара в переносицу пошатнулся и, не удержавшись, упал. Вставал он медленно, дрожащей рукой вытирая липкую жидкость под носом.
— А будешь водить сюда свою секцию, перо в бок получишь, — прошипел длинный. — Одному такому активному мы вчера уже крылышки подрезали.
— Не… не буду, — с шумом втягивая разбитым носом воздух, чтобы не разреветься, ответил Степа.
— Эх, и цирк же вчера был, — мечтательно произнес Петух и с залихватским присвистом пропел.
Длинный усмехнулся, покусывая тонкие губы.
— Погоди, Петух, не то еще закатим.
Он поглядел на Степку и неожиданно спросил:
— А про дружину у вас на заводе треп еще не идет?
— Идет.
— Так… Ну, об этом у нас с тобой особый разговор будет. А пока топай до дому. И чтоб ни одна душа… Ясно?
Степа в ответ только кивнул головой.
— Может, добавить ему на дорогу? — предложил Петух.
— Не надо. Задаток уже получил. — И когда Степа отошел, длинный тихо прибавил: — Парень этот еще пригодиться может. Есть один планчик.
— Ох, и головастый ты мужик, Уксус! — с восхищением произнес Петух.
— Со мной не пропадешь, — хвастливо ответил длинный и, понизив голос, сообщил: — Сегодня нежданно-негаданно встреча у меня случилась. Один корешок с того света раньше срока вернулся. Знаменитая личность! Давать гастроль приехал. Скоро весь город ахнет.
— Это кто ж такой?
— Помолчим, — многозначительно ответил длинный. — Я еще жить хочу…
В ту ночь Степа Шарунин долго не мог уснуть.
Больше, чем разбитое лицо, мучила его мысль об оеобом разговоре, который еще предстоит ему с длинным парнем по кличке «Уксус».
Глава III
АНДРЮША РОГОВ ИЩЕТ СЕНСАЦИЮ
Редакция областной комсомольской газеты «Ленинская смена» помещалась на втором этаже старинного здания. Там были длинные гулкие коридоры, выложенные замысловатым паркетом, двустворчатые двери из резного дуба и потолки на такой высоте, что даже в самой большой комнате человек чувствовал себя, как на дне глубокого колодца.
Заведующий отделом литературы и искусства Викентий Владимирович Халатов, румяный, седой, артистичного вида человек с черным галстуком-бабочкой и лучезарным взглядом серых, совсем молодых глаз, был, пожалуй, самым старым журналистом в городе. Тем не менее он отнюдь не случайно работал в редакции именно молодежной газеты. Халатова ценили за громадный опыт и неиссякаемый, чисто юношеский энтузиазм. Начинающие журналисты откровенно молились на него и ловили каждое его слово. Приговор Халатова был окончательный и обжалованию не подлежал.
В тот не по-весеннему жаркий день, когда Андрюша Рогов, студент четвертого курса филфака, робко приоткрыл тяжелую дверь отдела, Халатов, отдуваясь и поминутно вытирая цветным платком багровые щеки и шею, хладнокровно расправлялся с чьей-то статьей.
Андрюша, бросив тревожный взгляд на эту статью, даже зажмурился на секунду от страха: то была его собственная рецензия на недавно выпущенную областным издательством книгу местного автора.
Дверь предательски заскрипела, и Халатов поднял голову.
— Иди, голубчик, иди, — поманил он Андрюшу. — Я тебе буду сейчас делать больно.
Андрюша заставил себя улыбнуться.
— Пощадите, Викентий Владимирович.
Но тот грозно спросил:
— Ты что написал?
— Рецензию, — не очень твердо ответил Андрюша.
Сидевший за столом напротив Халатова редакционный острослов Саша Дерюбин ехидно сказал:
— Вы разверните вашу формулу, Викентий Владимирович, а то, видите, человек не понимает. Он ведь еще…