— Как то, дороговато, вы же работали всего пару часов, я своим работникам за это время плачу в два раза меньше.
Усмехаюсь, такое часто бывает, не оговоришь в самом начале зарплату, вот и получается, подкупило: «оплачу, сколько скажите», «большое человеческое спасибо».
— Возьмите пятьдесят гривен, — он тянет замусоленную бумажку.
— Я сейчас нишу бетоном замажу, — во мне зреет злость.
— А вы, не хамите, забирайте деньги и валите с моей квартиры!
— Круто, — зло улыбаюсь.
— Милицию вызову, вас ещё привлекут за проникновение в чужое жилище. Вот, берите деньги!
— А не пошли бы вы со своей подачкой! — я взваливаю на себя сумку, беру тяжёлый чемодан с отбойником, хлопаю дверью.
— Как хотите! — слышу вдогонку довольный голос.
Настроение ниже плинтуса, вновь сталкиваюсь с человеческой несправедливостью. Сколько же можно! Откуда такие уроды выползают?
Сажусь в машину, прогреваю, заодно успокаиваюсь. Смотрю в окно, с платанов падают подсушенные листья. Осень. Люблю это время года. Гости разъезжаются, дороги в Севастополе становятся более-менее свободными, а море ещё тёплое.
Отжимаю сцепление, морщусь, ноги болят. Некие обрывочные картинки мелькают в мозгу, но связать в единое целое не могу.
Остаток дня провожу на даче. Собаки счастливы, лижутся и лижутся, всё нализаться не могут, пока не гаркаю на них. Сижу на деревянной скамье, сам сделал, под ногами опавшая листва, с дорожек её не убираю, мне нравится некий природный беспорядок.
Домик небольшой, но уютный. Сделал его своей матери, все удобства, даже газовую плиту поставил. Сейчас она в Москву уехала, погостить у друзей, приходится каждый день ездить, кормить зверьё.
Уезжать не хочется, но помню, сын обещал заехать. Выезжаю. Уже слегка темнеет. Выворачиваю на трассу, машин нет, хочу разогнаться по привычке, но в последний момент передумал и вовремя. Замаскировавшись в кустах, стоит милицейская машина. На дорогу выходит сочный гаишник, важно машет жезлом, сквозь зубы ругаюсь, поправляю лицо, чтоб было благожелательным, останавливаюсь, лучезарно улыбаюсь:- Что-то нарушил?
— Документики, пожалуйста, — его лицо излучает сытость радостного жизнью человека. Появляется и напарник, в руках дубинка, он постукивает ею по ладони, наверное, привычка такая, у него.
— Выходите из машины, — выражение у сержанта такое, словно он предлагает своему другу составить компанию.
— Вроде, ничего не нарушал, — чертыхаясь в душе, говорю я.
— Все так говорят. Выходите, мужчина! — в голосе появляется нажим.
Решаю не злить представителей власти, глушу двигатель, выбираюсь наружу.
— А вот, скажите, что со стеклом?
— Дебил кулаком ударил, — не стал скрывать я.
— Кулаком, кулаком, — с удовольствием выговаривает сержант. Его напарник смотрит на меня рыбьим взглядом, даже искры интеллекта нет. Ежусь, неприятно очень.
— А может, он головой в стекло влетел? А может, вы на него налетели?
— И скрылись, — вякает напарник, не уставая постукивать дубинкой по ладони.
— Позвольте, — мне не нравится разговор, может заплатить им, чтоб отвязались.
— Сотни хватит? — в расстроенных чувствах говорю я, в последнее время мне катастрофически не хватает денег.
— Сотня, сотня, — шлёпает губами гаишник, — десять раз по сотне, — изрекает он, одаривая меня ласковым взглядом.
— Нет у меня таких денег, да и всё равно не дал бы, — я искренне возмущаюсь.
— Пройдёмте в машину.
— Не пойду, — артачусь я. — Что я нарушил?
— Ничего, — неожиданно говорит сержант, обезоруживает меня милой улыбкой и протягивает документы. Беру, удивлён невероятно и в этот момент напарник с рыбьим взглядом наносит удар дубинкой по печени, профессионально, со знанием дела, с оттяжкой. Пронзает невыносимая боль, падаю на землю, бьюсь подбородком, швы расходятся, липкая кровь течёт по шее.
— Он сейчас очнётся, жилы пили быстрее! — слышу знакомый голос.
Дёргаюсь, верёвки, опоясывающие тело, звучно лопаются, освобождаю руку, чувствую, как бежит по артериям кровь и мышцы наливаются силой, приоткрываю веки. Возле меня суетятся две тени в длинных рясах, сметаю их рукой, они противно визжат, отлетают, вскакивают, пытаются накинуть на меня верёвку.
С трудом перевожу дыхание, как бьёт, сволочь. Становлюсь на колени. Кровь! Почему так много крови? Хватаюсь за дверцу своей машины, поднимаюсь. Пелена с глаз исчезает, смотрю. Ужас! Что это? Меня сотрясает дрожь, на асфальте лежит сержант, улыбки на лице нет, кожа землисто серого цвета, китель разорван, а из живота выползают толстые, белые внутренности. Его напарник уткнулся плечами в землю и кажется, зарылся в неё по самые плечи, но на самом деле, его голова сиротливо катится по дороге. Картина настолько дикая, что некоторое время пребываю в шоке. Затем оглядываюсь по сторонам. Кто же это мог сделать? Питбуль, что ли? Безусловно, нет. Но кто?
Кидаюсь на сидение, долго не могу завести, руки колотятся. Наконец, знакомый чих, двигатель нервно работает, но в машине успокаиваюсь. Отжимаю сцепление, в сухожилиях ног вспыхивает боль. Что за чёрт! Где, всё же зацепился?
Трогаюсь. Как удачно, ни одной встречной машины, иначе, не отмылся бы.
Объезжаю мертвые тела, безголовый сержант, наконец, падает на бок, меня едва не выворачивает, вижу разорванную трахею, из артерии продолжает вытекать кровь.
Давлю на газ. Жулька, провернув колёса, срывается с места. Ай, да, молодец, несётся как ветер!
Отъезжаю достаточно далеко, а вот и первые автомобили, летят по своим делам. Криво ухмыляюсь, не завидую им, когда увидят это, но я уже на основной трассе. Бьёт дрожь, а ещё мучает вопрос, что же действительно случилось? В одно мгновенье, два изуродованных трупа. А я, почему жив?
На проспекте Острякова теряюсь в общем потоке машин. Уже совсем успокаиваюсь, вспоминаю, что придёт сын. Заезжаю в супермаркет, набираю продуктов, не забываю бутылочку винца, сын холодно относится к спиртному, так сложилось, но Маша от хорошего вина никогда не отказывается.
Домой приезжаю вовремя, гости ещё не пришли. Быстро готовлю, расставляю посуду, долгожданный звонок в дверь.
— Привет, папуля! — сын стискивает меня как краб жертву. Он у меня не слабый, тоже единоборствами увлекается, а ещё рост под два метра.
— Здрасте! — радостно улыбается Маша. Она под стать моему сыну Егору, высокая, чернобровая и постоянно лукавое выражение на лице.
— Привет, заходите, — радуюсь я.
— Я тебе подарок привёз, — улыбается сын.
— Вот спасибо, сынок, давно мечтал о таком спортивном костюме!
— Стоп! Папа, откуда знаешь? — Егор округляет глаза.
— Я? Действительно. А ты, что, вправду спортивный костюм привёз?
— Ну, ты, батя, даёшь! Как догадался?
— Как-то вдруг понял, — мне самому не понятно.
— На, вот, — Егор вытаскивает его из сумки.
— Слушай, Adidas! Мой любимый цвет, — прижимаю сына к себе.
— А от меня, тортик, — Маша целует меня в щёку.
Сидим, весело болтаем, пьём чай, краем уха слушаем музыку в телевизоре. Сын рассказывает, как видели сомалийских пиратов, Маша жмется к нему, глаза лучатся от любви.
— А у тебя как дела идут, — закончив морские рассказы, спрашивает сын.
— По-старому… клиенты, суета. Кстати, хочешь, метеорит покажу?
— Где достал?
— У заказчика из стены вырубил.
— Это как? — удивляется Маша.
— Нишу делал, сейчас покажу, — вытягиваю тяжёлый чёрный шар.
— С чего взял, что это метеорит? — сын его внимательно рассматривает. — Термических следов нет — это искусственный предмет.
— Исключено, он был внутри камня, альминская порода, миллионы лет назад она только начинала образовываться.
— В любом случае, не метеорит, — сын смотрит на шар, хмурится. — Выбросил бы ты его, папа, — неожиданно изрекает он.
— С чего это? — искренне удивляюсь я.
— Что-то в нём не то.
— Может, и выкину, — соглашаюсь я. — Как мама, видишь её?