Нахожу кромку льда, обхватываю:- Вперёд, Катюша.
Она делает шаг, вновь срывается. Чудом удерживаюсь, стиснул зубы в напряжении. Она не проронила ни звука, болтается как сосиска на верёвке, но вот, извернулась, заскочила на ступеньку.
— Здесь перила! — раздаётся её радостный голос.
Сползаю, к девушке, точно перила. Теперь будет полегче, можно перевести дух.
— Знать бы, куда ход ведёт, — тоскливо замечает Катя.
— Ветер сильный, явно не из щели вырывается, есть широкий выход, — хочу успокоить её.
— Будем надеяться. Пошли, что ли? — вновь скользит, но перила спасают.
— Что у тебя за обувь? — удивляюсь я.
— Классная, подошвы кожаные, — с гордостью произносит она.
— Лучше б резиновые.
— Ещё калоши посоветуй, — язвит она.
— В данном случае, много отдал бы за калоши, лучшая обувь для скалолазов, — вполне серьёзно говорю я.
— Я не скалолазка, — фыркает Катя.
— Быстро пришла в себя, — удивляюсь я.
— А я и не уходила никуда.
Вот язва, думаю я.
— Нет, стерва, — она словно читает мои мысли.
Мне становится смешно, рядом хихикнула Катя, крепко цепляется за мою руку. По тому, как подрагивают пальцы, понимаю, она на гране нервного напряжения и сейчас лишь хорохорится.
— Катюша, прорвёмся! Ты знай, я тебя не брошу!
Она неожиданно утыкается мне в грудь:- Кирилл, мне так страшно никогда не было!
— Знаю, — глажу её волосы, — целую в макушку.
— Ты мне как брат, — вздыхает девушка.
Перила, словно подарок судьбы, не будь их, летели б неизвестно куда, под землёй много ловушек.
Спускаемся метров двадцать, Катюша через ступеньку летает, подошвы у неё исключительно скользкие, к тому же покрылись тонким слоем льда. Приходится постоянно поддерживать, не то сил держаться у неё не было.
Наконец адские ступени заканчиваются, стоим на ровном полу. Он тоже ледяной, а наклон, всё же есть, Катя это доказала, валится на попу и тихонько едет вперёд. Чтоб ей не было скучно, плюхаюсь рядом, скользим как на эскалаторе в метро. Незаметно набираем приличную скорость, тормозить не получается. Вскоре несёмся со свистом, душа рухнула в пятки, отдаём её на произвол судьбы, как говорится, расслабились и получаем удовольствие.
Наклон всё увеличивается, впору орать со страху, но не можем от того же страха, волю словно парализовало.
Внезапно видим свет, вылетаем как из пушки ядра и скользим, словно в воздухе — выезжаем в центр ледяного озера. Такой чистоты льда никогда не видел, под ногами его несколько метров, но дно можно рассмотреть в мельчайших подробностях. По бокам вздымаются ледяные органы, со стен свисают ледяные сосульки — всё из-за льда!
— А вон и выход, широкий, — нервно хихикнула Катя. Я и сам его вижу, а на огромной высоте сияет светлое пятно. Безусловно, до него не добраться, встаю, как конькобежец скольжу к ледяным органам, между ними виднеется ход.
В этом месте лёд истончается и резко обрывается. Стою у двери, она из металла, покрыта рунами, по центру глаз, в зрачок вмурован ярко синий кристалл.
— Давай сюда, Катя!
Смешно маневрируя, девушка доезжает до меня и даже ни разу не упала, определённый прогресс есть.
— А мы сможем её открыть? — Катя морщит чистый лоб в раздумье.
— Попробуем, других дверей всё равно нет, — наваливаюсь всем корпусом, словно упёрся в скалу. — Однако, давно её не открывали, — отступаю назад.
— Мне кажется, она иначе открывается, — Катя щурит глаза, с напряжённым вниманием оглядывает поверхность двери. — Какой необычный кристалл, это точно, сапфир! Кирилл, зачем его сюда вставили?
— Почём мне знать. Для красоты, наверное?
— Он явно диссонирует с поверхностью.
— Считаешь, на него надо нажать?
— А ты попробуй?
Жму сначала осторожно, затем в полную силу, эффект нулевой.
— Вот видишь, всё же он для красоты, давить на дверь надо. Давай попробуем вдвоём.
Катя растеряно кивает, мы упираемся вдвоём. От напряжения её веснушки разгораются.
— Давай всё же подумаем, — предлагает она.
— Чего тут думать, давить надо! — меня охватывает злость. Как бизон бросаюсь на дверь.
— Сейчас сломаешь! — вырывается у девушки смешок.
— Да хрен её сломаешь, — едва не зашипел я.
— Да не её, плечи себе сломаешь, — она откровенно смеётся.
Весело ей, чтоб её! Раздражение накатывается волной. И что дальше будем делать, крылья себе отращивать? Иначе отсюда не выбраться. Сажусь на корточки, я в печали.
Катя щупает пальцами дверь, становится на носки и заглядывает в синий камень, словно застывает.
— Что увидела? — хмурюсь я.
Внезапно щёлкают скрытые механизмы, девушка летит на пол, едва её подхватываю.
— Он на меня смотрел, — с трудом шепчет. Её губы белеют, в глазах зрачки вытягиваются как у кошки.
Дверь неожиданно ползёт в сторону, в проём вырывается голубоватое сияние.
Гл.12
— «Окруженные тьмою и имея помраченное зрение, мы, по воле Его, прозрели и отогнали облегавший нас туман», — появляется в длинной рясе человек. Он держит крест, глаза лихорадочно горят, следом выдвигаются отряд монахов, они держат грубую сеть с вплетёнными в неё острыми крючками. Одеяния странные, словно с картин средневековья. Их речь незнакомая, но я понимаю её, и могу говорить на их языке.
— Кто вы? — выдыхаю в потрясении.
— Обличием вы люди, но содержанием змеи, искусители рода человеческого. Вы, змеи, прокляты, и обречены, ползать на животе и питаться прахом.
— Позвольте, какие змеи, зачем ползать на животе? — волосы у меня давно стоят дыбом, ужас леденит кровь. Не могу понять, что происходит, какие-то монахи, странные изречения.
— Мы, дети Адама, согрешившего по хитрости твоей, познавшие, против воли своей, добро и зло, изгнанные из-за этого из сада Едемского и должны теперь возделывать землю, из которой мы взяты. И закрыта нам дорога к дереву жизни, охраняет сей путь Херувим с пламенным мечом. Но если изведём всех змеев, отбросит Херувим меч свой и примет нас Бог-Отец в свои объятия.
— Вы бредите? — осторожно спрашиваю я, загораживая телом посеревшую от ужаса Катю.
— Мы перережем вам жилы на ногах и будете ползать на животе, как того требует наш Бог.
— Катя, это полоумные монахи, мы попали в ловушку, беги к лестнице!
— Отец Кмент, они хотят бежать! — взвизгнул один из монахов.
— Кидайте сеть!
Нас сбивают с ног, долговязый монах наотмашь бьёт в лицо девушку, брызгает алая кровь, Катя шипит действительно как змея, и тут я вижу в её руках чёрный камень.
— Катюша, не смей! — выкрикиваю я, но она уже окунает его в свою кровь. Метаморфозы происходят стремительно, тело извивается, растёт, появляются лапы с серповидными когтями, медью вспыхивает чешуя — сеть рвётся.
Монахи орут в ужасе, но меня не отпускают, волокут за дверь и закрывают. Страшный удар сотрясает её до основания, затем ещё с сотню таких же диких ударов. Катя невероятно рассерженна, но дверь выдерживает чудовищный натиск, затем и вовсе исчезает, остаётся лишь синее пятно на месте сапфира.
— Ничего и до тебя доберёмся! — быстро крестится Кмент, — вяжите крепче его, братья.
Лежу на деревянной колоде, из многочисленных ран течёт кровь. Только бы не попала на драконий камень, молю я.
Помещение, в котором лежу, поражает своим аскетизмом и мрачностью. Ничего лишнего: факел в стене, грубо сложенный камин, цепи на стенах, необъятный стол, с разложенными на нём зловещими инструментами. С противоположной стороны виднеется другая дверь, из потемневшего дуба.
Кмент подходит совсем близко, крестит воздух, наверное, считает, что этим закрывает мне путь к перевоплощению. Не знает, стоит только мне слегка повернуться, и кровь омоет камень. Это желание возникает с новой силой, но вспоминаю слова Дарьюшки:- «…не пои его кровью, иначе из него высвободится лишь та часть, что имеет звериное начало…». До жути не хочу быть зверем, поэтому, безропотно, как овца, взираю на фанатика.