Мы идём в сторону завода, ощущаем доносящийся от него гул, он и ночью работает. Гордостью наполняется сердце за советский народ и моментально ухает вниз, я знаю, что его ждёт. Наступит время Перестройки и Гласности, откроется «дверь» в большой цивилизованный мир и непрерывным потоком хлынут «западные ценности», а с ними жулики всех мастей. Завод разграбят, людей выкинут на улицу, помещения заварят стальной арматурой, за бесценок скупят разгромленные цеха и сдадут под магазины и склады. Тогда я думал, это просто бандитский беспредел, теперь знаю, то глубоко продуманный план уничтожения целых стран, с целью получения Мирового господства, нити которого, идут из глубины веков. Сначала навязывается рабская идеология, и когда массы доходят до нужной кондиции, начинают действовать. Рабы уже не станут сопротивляться, будут безропотно смотреть, как уничтожают страны, убивают их самих, навязывают фальшивую культуру.
Но, а сейчас пока, процветают фабрики, гудят заводы, ресурсами занимается государство, конституция священна: «Эх, хорошо в Стране Советской жить!», выплывают строчки из патриотической песни.
Неожиданно рядом чихает двигатель, выходим из-за заводского забора, у клумбы с кипарисами светятся фары милицейского уазика. Несколько сержантов возятся у открытого капота.
Стараемся пройти незаметно, впечатления от встреч с представителями власти у меня остались не очень лестные.
— Опять менты, — вздыхает Катя. — А другой дороги нет?
— А чего это они должны к нам приставать, мы что, нарушаем чего? Идём себе спокойно.
— Ага, и «примус починяем», — у Кати вырывается смешок.
Нас замечают, глазастые, подходят двое:- Что делаете ночью у завода? — раздаётся властный вопрос?
— Гуляем. Я в отпуске, вот с… сестрой решили пройтись, — от сержантов не укрылась моя неуверенность.
— С сестрой? — насмешливо замечает один из них.
— Да, какая вам разница, мы ничего не нарушаем, — слегка вспылил я, но этого стало достаточно, чтоб конкретно разозлился милиционер, видно с их машиной большие проблемы, нервы начали сдавать.
— Вот что, лейтенант, иди домой, иначе передадим тебя в военную комендатуру. Всю форму себе испоганил, пока кувыркался с этой, так называемой сестрой. Сказки другим рассказывай. А девушку отвезём в участок, для выяснения личности.
— Таки в участок? — у меня недобро застучало сердце.
— Лейтенант, не нарывайся, топай домой, другую бл…дь себе найдёшь.
Катя вздрагивает, словно получила удар тока, открывает прищуренные глаза, в упор смотрит на патрульных. Эффект получается ошеломляющий, её глаза излучают слепящий изумрудный свет и явственно виднеются щели чёрных зрачков. Взгляд действует гипнотически на сержантов, они застывают, лица заливает серость от вспыхнувшего ужаса, словно они встретились с нечто потусторонним.
— Мелкие люди, слизняки с водицей вместо крови, вам ли вякать на нас, — звучит её голос, как потоки масла по раскаленной сковородке. — Лютой смерти ищете?
— Катя, — дёргаю её за рукав, — пошли!
— Пока их не разорву на куски…
— Напарница, не сходи с ума, с них достаточно, видишь, обмочились, уходим.
— Действительно штаны мокрые, — мигом отходит Катюша, — хорошо, пошли отсюда.
Быстро юркаем на соседнюю дорожку. Девушка посмеивается:- Вот интересно, что скажут своему начальству, почему обмочились?
— И какую сказку расскажут своим жёнам, как так получилось, что трусы мокрые, — я не могу сдержать смех. — Вот видишь, не всем нравятся твои глаза, завтра же купим тёмные очки.
— Уже сегодня! — весело смеётся Катя.
— Точно, сегодня, быстро ночь прошла. Столько событий за такой короткий срок.
— О да! А под занавес с этими козлами встретились. Знаешь, у меня такое желание было их растерзать, даже зуд изнутри шёл. Повезло им, что в штаны напрудили.
— В последнее время у тебя часто такое желание появляется. Не к добру, постоянно камень поишь кровью, смотри, в зверя не превратись, — качаю головой.
— Да знаю, сама не хочу, ситуации подталкивают, но в тоже время, сам посуди, наказываем лишь тех, кого нужно.
— Ага, а Алёнка как? — хмурюсь я.
— То был несчастный случай, — сникает Катя.
— Смотри, как бы много не было, этих, несчастных случаев, — назидательно говорю я.
Катя молчит, вздыхает, идёт рядом такая несчастная, я обнимаю за плечи, она прижимается ко мне, такая доверчивая и хрупкая девушка.
— Эрик, Эрик! — раздаётся властный женский крик.
На встречу выскакивает доберман пинчер, короткая шерсть лоснится, высунул язык, такой радостный, что вывели погулять.
— Ты, наверное, Эрик? — присаживается на корточки Катя, с умилением смотрит на собаку.
Внезапно пёс взвизгивает, и с воем шарахается в сторону, ломая кустарник, несётся прочь, по-видимому, долго, хозяйка будет его искать.
— Чего это он так? — пугается Катюша, в изумрудных глазах обида и непонимание.
— Привыкай к новому статусу, напарница, — усмехаюсь я.
— Молодые люди, собаку не видели? — на дорожку вылетает взъерошенная, не выспавшаяся хозяйка добермана пинчера.
— Видели, такой милый пёсик, — вздыхает Катюша, — туда побежал, вы поторопитесь, он быстро бежал.
— Беда с ним, непослушный, в пять утра постоянно будит! — всплёскивает руками хозяйка и ломится сквозь колючки вслед за своим питомцем.
— Вот они, будни всех собачников! Вместо того, чтоб спать, затем спокойно, перед работой, заниматься макияжем, в пять утра, носятся по полям, как оглашенные, — смеюсь я.
— Такой милый пёсик, — вновь вздыхает Катя, — всю жизнь мечтала завести собаку.
— Не суждено, купи лучше золотых рыбок.
С полчаса ждём дежурный троллейбус, который перевозит работников. Договариваемся ближе к двум встретиться в Камышовой бухте, там фарцовщики предлагают различные товары, что не купишь в магазине, ей хочется найти очки в итальянской оправе. Цены на них заоблачные, свыше ста рублей, но не советские же покупать, за три рубля. Катя уезжает в галдящем троллейбусе. Странные люди, едва проснулись, ну и езжайте себе, молча! Думайте о своём, нет, надо говорить, говорить, причём громко, обсуждать прошедшие и будущие события, всё в монотонном диапазоне, какие нервы выдержат, бедная Катя!
Мать, как обычно, ночь не спала, ждала меня. Хорошо, что не замечает перевязки на ногах, в обморок точно грохнулась бы. Пытаюсь объяснить ей, что уже взрослый, но виновато извиняюсь, топаю под холодный душ, горячей воды, естественно нет. Раны, к моему удивлению и радости, полностью стянулись, лишь багровые рубцы напоминают мне о встрече со святым Кметом.
После вытягиваюсь в постели, хочу поспать хотя бы до двенадцати. На тумбочке лежит мой чёрный камень, с него слетели все доисторические ракушки, теперь он абсолютно гладкий и по его поверхности часто проскальзывает золотистая плёнка, он словно дышит. Сапфир, что выпал из «двери времени», некоторое время рассматриваю — он огромный, как кусок синего льда, смутно догадываюсь, стоит он целое состояние. В глубине вспыхивают холодные огни, хочется приблизить его к глазам и заглянуть в кристалл, но я боюсь это делать, вдруг он не потерял своих волшебных свойств.
Под причитания матери, она обнаружила, что моя форма сплошь изорвана и теперь настраивает швейную машинку, я уплываю в загадочные миры — засыпаю. Сапфир выпадает из рук, закатывается под одеяло, холодит бок, но нет сил, отпихнуть его от себя.
Пространство наполнено всеми мыслимыми и немыслимыми оттенками синего цвета. Я на пересечении путей времени, они струятся из каждой грани кристаллов. Стоит прикоснуться к одной из них, и увижу чужие миры, дух захватывает от такой возможности.
Вытягиваю руку, она в сияющей чешуе и блестят серповидные когти, но меня это теперь не пугает, даже приятно, словно вновь в своём настоящем теле. Ко мне услужливо подлетает тонкая льдинка, касаюсь острой грани, меня словно окутывают лепестки лилии, вижу золотые тычинки, но это оказываются звёзды. Голубой вихрь несёт в неизвестную светлую даль и, вместе со снегом, вытряхивает в непонятную реальность.
Коричневые облака низко стелются над суровой, лишённой всякой растительности, поверхностью планеты. Взмахиваю крыльями, горячий воздух стегает по лёгким. Это не то что ожидал увидеть, но любопытство гонит вперёд. Несусь между тучами и дышащими жаром скалами. Всё та же выжженная земля без единого признака жизни.