— Значит, — после осмысления медленно говорит Ли, — если есть оборотни, вероятно существуют и вампиры?
— И не только они, но и много другой хрени, — Катюше явно понравилось это слово.
Ли рассеяно пошарил взглядом по столу, замечает головку чеснока, кладёт в рот и усилено двигает челюстями, раскосые глаза мигом наполняются слезами, чеснок оказался ядрёным.
— Любишь чеснок? — с насмешкой говорит Катя.
— Это от вампиров, — кривится Ли.
— Мальчик, — смеётся Катюша, — чеснок отпугивает не только вампиров, но и женщин.
— А я луком потом заем, чтоб чесноком не пахло, — невозмутимо отвечает Ли.
Обстановка полностью разрядилась, всем весело, да и коньяк добавил раскованности, разговариваем обо всём, значит ни о чём. Просто здорово! Ли выдал пару анекдотов, Осман вспомнил, как ему в часть прислали посылку с аварским деликатесом, с сушёной лошадиной ногой. Вся рота пыталась её разгрызть, едва зубы там не оставила. А сам Осман ел её как мясо нежного ягнёнка, разве, что жилы лошадиной ноги рвались как струны гитары. Рита от смеха уже не может сидеть на стуле, тихонько сползла на пол, Катюша и я хохочем, Ли посмеивается.
— Если тот Ассенизатор напал на вас, он отступился от своих принципов, следовательно, в среде Ассенизаторов начался раскол и как следствие, нарушается Равновесие, — неожиданно раздаётся спокойный голос Эдика.
Смех обрывается, Рита с испугом смотрит на него, Катя мрачнеет, я тут же вспоминаю слова Леонида Фёдоровича: «Сбой программ начинает происходить в самих Ассенизаторах. Это уже не шутки, начало конца. Если нами завладеет сей вирус, произойдёт Армагеддон».
— Это плохо? — насторожился Ли.
Осман смотрит на меня, словно бык, который увидел соперника. Это у него так всегда проявляется сильное волнение.
— Что вам сказать, ребята, конечно, ничего хорошего в этом нет, — я вспоминаю Отстойник, где томятся души и праведников и грешников — результат крушения Равновесия. — Чует моё сердце, придётся лезть в заброшенное метро. Есть ощущение, отступник пошёл на сговор с низшей нечистью, метро хорошее для них убежище, необходимо собрать много серебра для пуль, — вздыхаю я, мне так не хочется плавить драконью вазу.
— С серебром проблем не будет, — лицо Ли озаряет радость, — на свалке самолётов тонны серебра, все высокочастотные кабеля имеют жилы из серебра, мы же сами цепочки из них плели, — Ли снимает с шеи ажурную цепочку.
— Вот это да! — Катя выхватывает её из его рук. — Какая красивая!
— Дарю, — мягко улыбается Ли. Он уже не боится Катиного взгляда.
Расходимся поздней ночью, опять не выспимся, а ведь завтра, как обычно, насыщенный день. И ещё, необходимо предстать перед очами нашего шефа. Ловлю себя на мысли, эта неминуемая встреча меня пугает. Белов Леонид Фёдорович не просто оборотень, в этом я не сомневаюсь, он существо иного рода. Дарьюшка и он, одного уровня, и словно ведут они шахматную игру, но в ней правил нет, есть лишь фигуры. Интересно, кто я там, офицер, лошадь или пешка? А кто король? Кем является генерал Щитов? Вопросов много, ответов нет. Но в любом случае, необходимо спрыгнуть с шахматной доски и как можно быстрее.
Все ушли, сижу один. Рита хотела остаться, но что-то воспротивилось в моей душе, теперь знаю что именно, моя душа томится по Стеле. Катаю по столу свой камень, он мягко светится, словно печалится вместе со мной.
— Вот как бывает, — обращаюсь к нему, — необдуманно поступил, совершил ошибку и как мне разбить этот узел?
По камню ползут алые линии, как артерии наполненные кровью. Глажу тёплую поверхность, и становится мне легче, будто он меня поддерживает.
Утро в общаге начинается с хождения жильцов по коридору. Хлипкая дверь легко пропускает все звуки, просыпаюсь, встряхиваюсь как собака, выгоняя остатки сна, обречённо иду умываться — впереди новый день.
На улице всё замело снегом, тихо и морозно, почти декабрь. Иду в свою роту, надо показаться на глаза капитану Бухарину, да и взять сапоги у прапорщика Бондара, по таким сугробам в ботинках замучаешься ходить, носки постоянно мокрые.
В роту прибыл раньше капитана Бухарина, бойцы уже пробежались по утреннему снегу, толпой заходят в казарму, там гудит басом прапорщик Бондар, даёт указание Мурсалу Асваровичу. Каптёр нагрузился простынями, с пониманием кивает, словно они обсуждают некую военную хитрость, замечает меня, смуглое, величиной с казан, лицо озаряется улыбкой. Прапорщик Бондар оборачивается, окидывает меня хмурым взглядом.
— Здравствуй, Кирилл Сергеевич. Мурсал! — так же хмуро обращается к каптёру, — помнится у тебя, сапоги хромовые завалялись, принеси товарищу старшему лейтенанту.
— Спасибо, товарищ прапорщик, — с чувством говорю я.
— Как отдохнул? — смягчается Бондар.
— Энергично.
— Ну-ну, — он неожиданно улыбается и протягивает связку ключей, — принимай роту, капитан Бухарин в отъезде. И вот ещё, к тебе три дня назад, двое мужчин на КПП приходили, утверждали, что твои друзья, всё о тебе всё выспрашивали, я сказал, что ты в командировке.
— Как они выглядят? — холодея, спрашиваю я.
— Высокие, в длинных пальто, бородки, как у священников, но слишком для них молодые, а глаза нехорошие, цепкие, холодные, как у фанатиков. Сознаюсь, даже в моём сердце прошёл трепет. Что это за люди? — прапорщик Бондар внимательно смотрит на меня.
— Большие крысы, — говорю одеревеневшими губами.
— От крыс необходимо избавляться, — назидательно прогудел прапорщик Бондар.
— Послушай, сам не хочу! — с горячностью вырывается у меня фраза.
Прапорщик улыбнулся:- Будет необходима помощь, обращайся, у меня друг начальником поселковой милиции служит.
— Боюсь, он не поможет, — мрачнею я, — на таких как они, даже яды не действуют.
— Очень образно, — поджимает губы прапорщик Бондар.
— Вообще, спасибо, — искренне говорю я, — если возникнет необходимость, воспользуюсь вашим предложением.
Мурсал Асварович грохнул о пол новенькие сапожки:- Принимай, Кирилл Сергеевич! Сносу не будет, на обратной стороне галифе пятнадцать и тринадцать насечек.
Я уже знаю, часто сапоги делают зеки. Насечки обозначают: максимальные — общий срок, минимальные — сколько отсидел. С таким послужным списком, зекам предоставляется всё самое лучшее: кожа, нитки… и, естественно, за столько лет заключения зеки приобретают не дюжий опыт. Обычно, таким вещам сносу нет.
Сержанты Ли и Осман уводят роту на завтрак, я захожу в кабинет командира роты, стягиваю промокшие ботинки, с удовольствием влезаю в сапоги. Оглядываюсь. Где-то должен быть электрический чайник и кофе. Резко звонит телефон. Возвожу глаза к верху, это явно Белов Анатолий Фёдорович. Откуда он узнал?
— Беру трубку:- Слушаю вас, товарищ полковник.
В трубке хмыкнули, раздаётся знакомый голос:- Ты не ёрничай, Кирилл.
— Да я и не думал.
— Почему вчера не пришёл на доклад?
— Поздно было, товарищ…
— Для меня нет ни дня, ни ночи, ты это должен был давно понять, — перебивает он меня.
— Исправлюсь.
— Опять ёрничаешь?
— На этот раз нет.
— В девять всей командой ко мне, — приказывает он.
Так подмывает сказать, Катя не успеет, неожиданно шеф ошарашивает меня следующей фразой:- Нет, лучше в десять, Катюша не успеет собраться, — в его голосе звучат нотки доброго, уставшего от долгой жизни, дедушки.
Сижу с пикающей трубкой, нервно смеюсь. В дверь коротко стучат.
— Да, — кладу трубку на место, встаю, поправляю гимнастёрку. Кого это чёрт несёт?
В кабинет протискивается замполит, лицо каменное, а в глазах, как муха в паутине, увязла обида.
Он без приглашения заходит в кабинет, садится на стул.
— Кирилл Сергеевич, я не понял, что сержанты Ли и Магомедов делают в роте? Они должны быть на гауптвахте.
— Уверен? — во мне вспыхивает злость. Сажусь в кресло командира роты, с умным видом открываю журнал, насмешливо смотрю в бледное лицо замполита. Ба, да у него даже прыщики есть, как у юнца! Совсем зелёный, с сожалением думаю я.