Некоторое время смотрю вниз, постепенно до сознания начинает доходить смысл того, какая огромная высота. На дне передвигаются огоньки, не больше вспышек от спичек, озноб пробегает по спине, мне сигналят, пора, я вздыхаю.
На удивление спускаться не страшно, в темноте не видно окружающего пространства, летишь, словно в чёрном мешке, даже расслабился, отпустил верёвку и едва не влип в землю, вовремя выбросил самохват. Дёрнулся как червяк на паутине, но зад не отбил, завис в сантиметре от земли, растопырив в разные стороны ноги.
— Кирилл, когда-нибудь доиграешься, — неодобрительно ворчит Осман, пытаясь расклинить язычок самохвата. Хорошо темно, иначе б все видели, что я покраснел от стыда.
Стоим на бетонных плитах перрона, как-то всё не реально, столько средств и сил вбухали и забросили. Насколько мне известно, метро могут провести даже под морем. Что-то здесь явно не так, замораживать строительство из-за плавунов или подземных рек, вряд ли стали, есть много способов обойти такие препятствия. Очевидно, заброшенное метро нужно неким враждебным человеку силам. До поры до времени им приходится скрываться в подземельях, где копят мощь и злобу. Я в ужасе от того, что под Москвой целая сеть заброшенных ходов и всё это переплетается между собой. Сколько в них прячется ненормальных людей и всевозможной нечисти. Месяцами можно ходить по лабиринтам и однажды умереть, растворившись в желудках крыс.
— Куда пойдём? — Осман светит фонарём и в такт лучу ведёт стволом автомата.
— В туннель, — указываю на блестящие рельсы.
Прыгаем на шпалы, в стороны разлетаются брызги грязной воды.
— Однако, грязно здесь, — морщится Катя, цепляется за Эдика, чтобы не коснуться склизких стен.
На лице у Германа Ли блуждает бледная улыбка, но автомат держит уверенно, ощутимо попахивает чесноком, опять его наелся, но вряд ли это поможет от упырей, одна надежда на серебряные пули.
— Кому чеснока дать? — слышится его заботливый голос.
Осман с ходу сгребает целую жменю и вот, слышится громкое чавканье. Катя недовольно отходит в сторону, для её утончённого обоняния это явный перебор.
— Знаешь, почему упыри любят Прибалтику? — дёргается в призрачном оскале морда питбуля. Рита также морщится от едкого запаха.
— Почему? — Ли с опаской косится неё.
— Там люди воспитанные, чистые, и не жуют чеснок в присутствии женщин. От вашего запаха, выворачивает.
— Извини, Рита, — Ли вжимает голову в плечи.
— Ладно, уж, — неожиданно смягчается девушка-оборотень. — Если что, держись ко мне ближе.
— А как же запах? — пискнул кореец.
— Хм… не дыши в мою сторону.
Меня этот диалог конкретно рассмешил, да и с сердца свалился камень, Рита смогла унять звериные инстинкты и стала прежней нормальной девушкой, если конечно, это применительно к оборотню.
— Там человек, — как гром среди ясного неба, звучит шёпот Эдика.
Сходу направляем свет в туннель. Действительно, по шпалам бредёт худой мужчина, на плечах, цепко обхватив шею скрюченными пальцами, сидит седой старик.
Я обомлел, картина настолько необычная. Может, случилось несчастье, вдруг им нужна помощь? Только открыл рот, чтоб окликнуть, резко звучит автоматная очередь, Рита прицельно шпарит по ним из своего СР-3 «Вихря».
— Ты чего!!! — пытаюсь выбить из её рук автомат.
— Упыри!
Тут я и сам вижу. Мужчина бросает старика на землю, изо рта выдвигаются узкие клыки, лицо искажается, заостряются уши, бросается на нас, но смертоносный поток серебряных пуль сбивает его с ног. Он корчится в агонии, мясо пластами сходит с тела, невыносимо воняет горящей плотью, и упырь неожиданно превращается в прах, рассыпавшись зловонным пеплом.
— Что со стариком? — беспокоюсь я.
— Сейчас и его замочим, — рычит Рита.
— Угомонись! — кричу я.
— Это тоже упырь, только мёртвый, они не могут передвигаться без помощи живых упырей, — отпихивает меня Рита, но опускает ствол автомата. — Впрочем, если ты сомневаешься, можем подойти ближе, эта тварь может только руками хватать и клыки в горло запускать.
— Где Ли? Ли исчез! — всполошилась Катя. Осман, ты чего? — хватает она окаменевшего от страха сына гор за шиворот.
Аварец быстро приходит в себя:- Отлипни, женщин, я просто наблюдал. А Ли, вон, между рельсами отдыхает.
Эдик поднимает Германа Ли, отряхивает одежду:- Что это ты? Это просто упыри, не бойся.
Кореец поднимается, зубы чётко выстукивают некую барабанную мелодию:- Если б на меня насел медведь людоед, я бы не растерялся, — пытается оправдаться он.
— Да я и сам испугался, — сознаётся Эдик, — даже ни единого выстрела не сделал. Такой шанс упустил, — с сожалением добавляет он.
— Ритка у нас резкая, — хмыкает Катя.
— Просто я с ними же сталкивалась, быстрые они очень, момент поймать нужно, — не рисуясь, отвечает Рита.
В отдалении корчится седой старик, загребает руками, пытается зарыться в землю, но под ним рельсы и шпалы.
Осторожно подходим. Он вскидывает голову, в глазах лютая ненависть, седые волосы слиплись, под кожей явственно просматривается череп, воняет полуразложившимся трупом. Упырь с шумом нюхает, дёргается кадык, из уголков тонкого рта тянется липкая слюна, наползает на узкие клыки и болтается в воздухе как жидкий клей, не в силах разорваться.
— Зачем всё усложнять, — Катя наводит на него автомат.
— Подожди, — я отвожу ствол, — хочу задать ему пару вопросов.
— Да он и ответить ничего не сможет, слюной вся пасть залеплена, — кривится Рита, но всё же опускает автомат вниз.
— Ты кто? — обращаюсь к упырю.
Он встрепенулся, лицо искажает судорога, приоткрывает рот, выдувается пузырь, лопается как жвачка, залепляя ему нос, повеяло зловоньем, меня едва не вворачивает, отшатываюсь в сторону.
— Не нравится? — скрипит насмешливый голос. — Вы бы посидели в могиле шестьдесят лет, посмотрел бы на вас.
— Куда тебя несли? — требую от него ответа.
— Зачем мне тебе отвечать, — с большим трудом отвечает упырь, устало роняет голову на грудь. — Помоги мне сесть, — неожиданно говорит он.
Я едва не делаю шаг, но вижу, как в глазах блеснул голодный огонь, и напряглись жилистые руки. Ах, сволочь, напоследок хочет вонзить в меня клыки!
— А если я тебя оставлю в покое, скажешь куда направлялись? — присаживаюсь на корточки, не свожу взгляда с застывших длинных рук.
— Что мне здесь, место плохое, камень и металл, могилу не вырыть, любой сможет обидеть старика. Если б ты отнёс меня к мягкой земле? — хитрит упырь.
— Не прокатит, — усмехаюсь я. — Впрочем, как хочешь, шанс тебе давал, — поднимаюсь, скидываю с плеча автомат.
— Не надо, — устало прикрывается рукой упырь. — Ты действительно оставишь меня в покое?
— Разумеется, — оживляюсь я.
Упырь некоторое время молчит, уронив голову на грудь, затем с трудом поднимает взгляд, угрюмо смотрит. В глубоко сидящих глазах горит тёмный голодный огонь.
— Если дашь глоток крови, о многом тебе поведаю.
— Хочешь вонзить в меня клыки? — я дёргаюсь в омерзении. — Так инфекцию можно подхватить. Верно, шестьдесят лет клыки не чистил? — отпускаю язвительную шутку.
— Да кто ж мне даст испытать блаженство укуса, — соглашается упырь, — в стакан налей.
— Хорошо, — решаюсь я, достаю финку.
— Подожди, — Рита решительно отбирает у меня нож, — своей налью.
— Но, Рита…
— Так… будет… лучше, — с расстановкой говорит она. Достаёт алюминиевую кружку, хладнокровно чиркает лезвием по венам, брызжет алая кровь, направляет струи в кружку.
— О-о-о, — вырывается стон из иссушенных губ упыря. Вытягивает руки в страстном порыве.
— Не так сразу, как говорится: «сначала деньги, потом стулья», — с насмешкой говорит Рита.
— А не обманешь, дитя ночи? — упырь сразу понял, что Рита оборотень.
— Да колись уже, старый хрен, не то вылью, — Рита наклоняет кружку, тяжёлые капли крови скользнули на грязную землю.