— Говорила мне бабушка, нельзя недооценивать даже самого никчемного противника, — шепелявя, пытается шутить он. Его лицо вмиг сереет, Алесей пытается вставить позвонки на место, обхватив голову руками и выкручивая шею, но я не даю ему этого сделать, сшибаю подсечкой.
— Вот и всё, — замахиваюсь на него кулаком.
Он рычит, ловит мой кулак неожиданно отросшими клыками, кусает, ломая мне фаланги пальцев. Оглушительно щёлкают позвонки, входящие в свои места, из кожи лезет жёсткая волчья шерсть.
Алексей легко скидывает меня с себя, нависает надо мною, злобно клацают зубы, брызгает слюной.
— А как же правила! — возмущённо выкрикиваю я.
— Это бои без правил, — ужасно смеётся оборотень.
В отчаянии отпихиваю тяжёлую морду, он разъярённо скалится, жить мне осталось меньше секунды. В это мгновение цепляю на своей груди нитку, она рвётся и в ладонь падает серебряная пуля, подаренная когда-то Эдиком. Не задумываясь ладонью, вгоняю её в грудь волку-оборотню. Эффект превосходит даже самые смелые мои ожидания. Свирепый рёв потряс пространство, в ужасе завыли окружающие нас оборотни. Страшная рана рвёт грудь, обнажая рёбра, жгучая кровь льётся на меня. Алексей соскакивает с меня, зубами пытается вырвать серебряную пулю, это у него удаётся. Стремительно происходит регенерация, рана на глазах стягивается, а бросаюсь на оборотня, но даже тяжелораненый, он легко отскакивает, сбивает меня с ног тяжёлой лапой, вновь смеётся, но на этот раз отрывисто и злобно.
— Не будем ничего усложнять, Кирилл. Честно говоря, ты меня весьма удивил и позабавил, но время развлекаться с тобой, у меня больше нет. Моя стая голодная, товарищи твои могут уйти далеко.
— Но ты ведь обещал! — наивно выкрикиваю я.
— Вероятно, — соглашается он, — но на войне как на войне, проигрывают те кто, пытается вести войну по правилам. Если есть возможность обмануть врага, это делать необходимо немедленно.
Он открывает пасть, смрадное дыхание вызывает спазмы в лёгких, с ненавистью смотрю в его пылающие глаза:- Ты хоть иногда зубы чистишь? — язвительно изрекаю я.
— Похвально, какое самообладание, — щёлкает пастью оборотень и кидается на меня.
Словно в тумане слышу автоматную очередь. В то мгновение когда клыки должны были сжаться на моей шее, Алексей изгибается, громогласно ревёт, заливая меня кровью.
Отпихиваю бьющегося в конвульсиях оборотня, не могу понять, что происходит, Алексей нашпигован серебряными пулями, это очевидно, ничто не может принести оборотню такие ранения, только серебро.
Очереди не смолкают, слышится рёв и скулёж, некто сражается с целой стаей оборотней. Рука висит плетью, кисть раздроблена волчьим укусом, дышу с трудом, внутри тела, вокруг лёгких плещется кровь, в голове плывёт кровавый туман, усилием воли заставляю себя не потерять сознание. Отползаю к стене, сквозь застилающую глаза черноту вижу, как из коллектора выпрыгивает Осман, Эдик и Катя со своими копьями и бросаются туда, где звучат, но уже с большими перерывами, автоматные очереди. Затем появляется Костя Сталкер со своим пистолетом, его лицо искажено от дикого страха, но он, пересиливая ужас, целится и стреляет в гущу беснующихся оборотней.
— Ритка, держись! — слышу Катин крик.
Рита? Широко открываю глаза. В голове, словно проявляется негатив, высвечивается образ хрупкой девушки, с храбростью, близкой к отчаянию, отбивающийся от наседающих на неё злобных оборотней. Вот у неё заканчиваются патроны, её заваливают на землю, острые клыки с остервенением рвут тело. Истошно кричит Катя, пронзая одного из оборотней своим импровизированным копьём, как медведь ревёт Осман, бешено вращает глазами, стремительно наносит колющие удары в оскаленные морды, Эдик сцепился с одним из оборотней, с трудом увёртывается от острых клыков, сухо трещат пистолетные выстрелы.
— Рита! — ползу к ней. Сердце словно сжимают тиски, горе от невосполнимой потери вырывает из груди рыдание. С содроганием вижу, как рвут её тело страшные твари. Словно во сне, вскакиваю на ноги, бросаюсь к ней на помощь. Разрываю руками метнувшегося ко мне одного из оборотней, ломаю позвоночник другому, впиваюсь зубами в горло третьему.
Мой напор оказывает неожиданное действие на страшных существ, они отпрянули, а я, весь в своей и чужой крови, бросаюсь на них. Непонятно, откуда у меня такая сила, но могу разорвать любого из оборотней. Они это понимают, подвывая в бессильной злобе, бросаются прочь, и исчезают в глубине туннеля.
— Рита, — опускаюсь на колени перед ней. Слёзы жгут глаза сильнее, чем боль в груди.
Непонятно как ещё теплится в ней жизнь, но чудесные свойства её организма неспособны залечить столь ужасные раны, она тихо угасает. Рита смотрит на меня с нежностью, лицо бледное, без её знаменитого румянца.
— Прощай, Кирюша, — едва различаю шёпот, — а я их обманула и видишь, как хорошо всё получилось… ты жив… а мы уходим, — в глазах блестят как росинки, две слезинки.
— Рита, любимая, зачем так говоришь? Ты выкарабкаешься, ты сильная, ты будешь всегда со мной.
— Любимая? Не обманывай меня и себя, это не так. Но тебя не осуждаю, главное я тебя люблю и не кори себя, здесь нет твоей вины, просто так получилось. И я, очень бы хотела, чтобы ты свою девушку любил, также как я тебя, — стон срывается с её губ, выступает красная пена.
— Зачем так говоришь, Рита, тебе рано умирать, это несправедливо, — бережно беру в ладони её лицо, но уже знаю, она… умерла.
— Пойдём, Кирилл, — трогает меня за плечо Катя, — они уже ушли в другой мир.
— Кто они? — встрепенулся я.
— Ну, — отводит Катя взгляд, — в смысле… она.
Гл.30
В груди словно бурлит расплавленный свинец, боль убивает сознание, но не физическая — не могу себе простить смерть Риты. Не свожу взгляда с её чистого лица, в нём нет даже изъяна, намёка на неправедность. Она была воином жестоким, бесстрашным, но справедливым и честным. Она как ребёнок безгранично верила в свои идеалы и не оступалась от своих принципов и в конце пути не отошла от них. Как же так, такая дикая несправедливость! Рыдания сотрясают грудь. Словно во сне вижу, как исходит из неё светлая дымка и не одна, а почему-то две, сплелись между собой и стремительно унеслись вверх, даже не заметив на своём пути преграды из сводов туннеля.
— Кирилл, нам необходимо идти, — настойчиво тянет меня Катя.
— Её надо похоронить, — глухо говорю я.
— Зачем? Тело без души просто обычная оболочка. Чаще думай о ней и мысли твои должны быть светлые, — с грустью говорит Катя.
— Мы всё сделаем, — Осман, Костя и Эдик склоняются над ней, бережно поднимают.
— Здесь есть выход в природную пещеру. Она небольшая, но в ней есть удивительной красоты пещерный орган, он словно оазис в этом жутком мире, Пускай она покоится там, — неожиданно говорит Костя Сталкер.
Действительно, под пластами обвалившегося бетона находится узкий лаз. С великим трудом протискиваемся в него, ползём, словно с вечность, мне кажется, сейчас стены сомкнутся и замуруют нас заживо, но вдруг он обрывается, и мы оказываемся в высоком зале. Со сводов свешиваются, словно хрустальные, сталактиты, в природной каменной чаше, замерла в неподвижности чистейшая вода, вместо песка переливается перламутром пещерный жемчуг и орган, величественный и прекрасный.
— Боже, какая красота! — вырывается у Кати возглас удивления.
— Эту пещеру я обнаружил совершенно случайно, у меня брелок с кармана слетел и закатился под обвалившийся бетон, увидел ход и не удержался, чтоб его не исследовать. Когда первый раз увидел эту пещеру, едва не задохнулся от восторга. Но она лишь этим залом и ограничивается, словно подо что-то была подготовлена, — Костя Сталкер освещает своды пещеры мощным фонарём.
— Вероятно, именно так оно и есть, — вздыхает Эдик.
Они бережно опускают Риту у величественных башен пещерного органа.
— Вот это, другое дело, — опускается рядом с ней Катя. — Прощай, подруга. Ты лучше нас, прости, если, что-то было не так, — целует её в лоб.