В дверь постучали. Чиун открыл. На пороге стоял председатель Ким Ир Сен.
– А, вы проснулись, – сказал он Римо по-английски со слащавым восточным акцентом.
– Да. Хорошо, что вы говорите по-английски, – ответил Римо.
– Почему?
– Потому что нам нужно поговорить, а я не хочу, чтобы мои слова переводил Чиун.
– Он еще очень слаб, – вмешался Чиун. – Может быть, в другой раз?
– Нет, именно сейчас, – возразил Римо. – Пхеньян – город продажных женщин... – начал он.
– Нам это известно, – ответил Ким Ир Сен. – Если вам хочется увидеть добродетельный город, то поезжайте в Мангендэ, на мою родину. Это достойное место.
– Если там люди похожи на местных, – заметил Римо, – значит, они такая же дрянь!
– Люди везде одинаковы, – сказал Ким Ир. – Даже в Синанджу. Да и в Америке, я полагаю.
Чиун кивнул. Римо окончательно разозлился, сообразив, что никак не получается оскорбить Сена.
– Я был во Вьетнаме, – заявил наконец Римо. – И перебил множество вьетнамцев!
– Недостаточно много, – заметил Ким Ир. – Вьетнамцы – как птичий помет. Насколько я понимаю, Ханой ничуть не лучше Сайгона. Удивительно, как эти катышки помета вообще отличают друг друга.
– Я бы вообще стер с лица земли весь вьетнамский коммунистический сброд, – сказал Римо.
Ким Ир Сен пожал плечами.
– Что ж, неплохая идея. Вьетнам – единственная известная мне страна, где во время войны население увеличивалось. Надеюсь, вы не имели дела с какой-нибудь вьетнамкой? Они все заразные, знаете ли.
– О, черт! – сказал Римо, отвернулся и стал смотреть в окно на бледное холодное корейское небо.
– Я отбываю, – услышал он слова Ким Ир Сена.
– Сделайте так, чтобы деньги Синанджу больше не присваивались вашими вороватыми чиновниками, – сказал Чиун.
– Да. Я лично прослежу за этим.
Чиун кивнул и проводил председателя до двери, где обратился к нему театральным шепотом:
– Не расстраивайтесь из-за его слов. В душе он кореец.
– Я знаю, – сказал Ким Ир Сен.
Чиун закрыл дверь.
– Ну? – спросил Римо.
– Что «ну»?
– По-моему, тебе есть что сказать. Говори.
– Я рад, что ты поднял этот вопрос, Римо, Ты нанес Нуичу неудачный удар, на дюйм ниже, чем надо. Раньше я бы простил тебе такую небрежность, так как твое извращенное американское восприятие обрекало тебя на небрежность и халтуру. Но теперь я не могу простить этого. Когда ты поправишься, придется отработать этот удар. К счастью, жители деревни знали, что ты ранен, поэтому они были к тебе снисходительны. Ты не опозорил Дом, но мы должны быть уверены, что этого не произойдет и в будущем.
– Это все, что ты собирался мне сказать?
– А что еще?
– Почему твой ноготь был в крови?
– Мой ноготь?
– Да. Ноготь указательного пальца левой руки.
– Тебе это померещилось в бреду, – сказал Чиун.
– Ты прикончил Нуича, разве нет?
– Римо, как ты можешь говорить такое! Ты же знаешь, что Мастер никогда не поднимет руку на жителя деревни. А я Мастер. Ну, может быть, на те несколько секунд, когда Нуич провозгласил себя Мастером, я таковым не был, но...
– Не рассказывай мне сказок, – перебил Римо. – Ты был Мастером и остаешься Мастером, и если ты пырнул Нуича, то не имел права.
– Если я что-то сделал не так, то отвечу перед своими предками. Но все это день вчерашний и день сегодняшний. Поговорим о завтрашнем дне. О том дне, когда ты, Римо, станешь Мастером Синанджу.
Чиун широко раскинул руки, словно стремясь охватить комнату со всеми ее вазами, кувшинами и прочей утварью.
– Только представь, Римо, когда-нибудь все это будет твоим!
– Верни обратно Нуича, – сказал Римо, и впервые за много дней смех не вызвал у него боли.