Девочка испугалась. Выбежала на улицу, крикнула слабо и беспомощно:
— Помогите!.. Сюда!.. Люди!..
И вдруг увидала перед собой всадника.
— Ну, чего раскричалась? — спросил он сердито.
— Дядя?! Это вы? — кинулась к нему Джумагуль, будто с его появлением должны были сразу же кончиться все несчастья и жизнь вернуться в прежнюю спокойную колею.
Санем подняла голову, узнала вошедшего. Лицо ее исказила болезненная, виноватая улыбка, больше похожая на гримасу. Женщина беззвучно зашевелила губами, и Джумагуль скорее догадалась, чем расслышала:
— Нияз...
Гость снял папаху, подошел к Санем, долго смотрел на ее мертвенно-бледное лицо.
Джумагуль разожгла очаг, принесла воды, поставила кумган на огонь.
Нияз хранил молчание. Он сидел, стиснув зубы, хмуро наморщив лоб.
— Что случилось с твоей матерью? — спросил он наконец.
— Отец... отец избил ее и выгнал нас из дому... Вы должны отомстить ему, дядя!
Нияз не ответил. Склонив голову, он тяжело задумался.
Джумагуль наблюдала за ним горящими глазами. Ей казалось, что вот сейчас он придумает и скажет что-то такое, после чего будет наказан и привселюдно посрамлен Зарипбай, а мать, поднявшись с постели, подойдет к Джумагуль и, как обычно, ласково погладит ее по голове. Чего-то напряженно и взволнованно ждала от брата и Санем. Это ожидание читалось в ее взгляде, в неестественном повороте головы, в слабом подрагивании губ.
Нияз отказался от чая. Ничем не выдав своих намерений, он опустился на колено перед Санем, взял ее руку, нащупал пульс. Затем, незаметно подмигнув Джумагуль, вышел на улицу. Племянница последовала за ним.
— Ты уже большая девочка, Джумагуль, — тихо сказал Нияз, удостоверившись, что Санем их не слышит. — Я буду говорить с тобой прямо, как со взрослой.
Джумагуль согласно кивнула, хотя сердце при этих словах похолодело и сжалось, готовое принять страшный удар. И удар последовал.
— Не хочу от тебя скрывать, сама видишь — совсем плоха твоя мать... — Нияз внимательно поглядел на девочку: поняла ли, о чем говорит? Но Джумагуль молчала, и тогда он сказал еще более определенно: — Нет у нас надежды... Твоя мать, моя дорогая сестра Санем уходит от нас. Смерть уже заглядывает ей в глаза.
— Нет-нет, она не умрет! — в ужасе закричала Джумагуль. — Она будет жить!
— Тише! Зачем кричишь? — взял ее за руку Нияз. — Криком делу не поможешь. Ты не бойся, я не оставлю тебя сиротой. Будешь жить у меня в доме. Будешь как дочь родная.
Девочка прижалась к его руке, беззвучно разрыдалась.
— И проклятому баю, отцу твоему, эх, как я ему отомщу!.. Ты хочешь, чтобы я отомстил? За надругательство над матерью, за тебя, за все!
— Да, да, дядя! — сжала маленькие кулачки Джумагуль. — Отомстите ему!
— Положись на меня. Нияз не дурак. Я уже все хорошо продумал... Вот послушай. Мать твоя все равно не выживет. Зачем же тянуть ее муки? Давай положим ей на лицо подушку и тогда...
Джумагуль отстранилась, непонимающе, в испуге уставилась на дядю. Нияз стал горячо и торопливо ее убеждать:
— Мы обвиним Зарипбая, что он до смерти забил твою мать. А за это, понимаешь, получим с него большой выкуп. Скот, пшеница, разная шара-бара. Ты меня понимаешь, дочка? Это будет настоящая, кровная месть!
— Убить маму? — Джумагуль смотрела на дядю широко раскрытыми глазами.
— Она все равно умрет. Мы только облегчим ее муки. Посмотри сама, как ей больно, какие страдания она принимает.
— Уйди! Уйди! — не своим голосом закричала девочка и обеими руками оттолкнула Нияза.
— Я уйду, но запомни — другого способа отомстить Зарипбаю нет, — удержал ее Нияз.
— Зверь! Зверь проклятый! — вырвалась Джумагуль из его цепких рук и убежала в шалаш.
Некоторое время спустя осторожно протиснулась в шалаш сутулая фигура Нияза. Усевшись у очага, он горестно вздыхал, вытирал рукавом халата сухие глаза. Однажды он попытался было приблизиться к Санем, но Джумагуль, поднявшись, преградила ему дорогу. У нее была такая воинственная поза, так выразительно она глядела на него, что Ниязу ничего не оставалось, как вернуться на прежнее место.
— Дурочка, я ведь с добром.
— Не подходите — закричу!
Видя, что толком с ней не договориться, а может быть, и опасаясь шума, — чего не натворит эта глупая девчонка! — Нияз безнадежно махнул рукой и скрылся, даже не попрощавшись.
Три месяца металась Санем между жизнью и смертью. Временами ей становилось лучше, она поднимала голову — и это были для Джумагуль самые радостные дни. Но затем Санем снова впадала в беспамятство, бредила и стонала, и тогда вместе с ней страдала Джумагуль.