— Бибигуль! — бросилась девушка навстречу певунье, когда та появилась на вершине прибрежнего холмика. — Я сразу узнала тебя. Чего ты забрела в такую даль?
С первых же дней, как поселилась Джумагуль в уйгурском ауле, Бибигуль — соседская девочка-одногодка — стала ее близкой подругой. Они поверяли друг другу нехитрые сердечные тайны, вместе играли, изредка ссорились, и постепенно в поведении, в привычках, в манере разговаривать у них появилось так много общего, что односельчане посмеиваясь, нередко уже называли их близнецами.
Бибигуль сбросила с себя веревку и топор, вздохнула сокрушенно:
— Беда пригнала меня по твоему следу.
— Какая беда? — насторожилась Джумагуль.
— Эх, подружка, не спрашивай. Со вчерашнего вечера места себе не нахожу... — И только тут заметив, что Джумагуль стоит в мокрой одежде, набросилась на нее воинственно: — Ты зачем это в воду лазила?
Джумагуль улыбнулась смущенно:
— Попала как мышь в масло. За этими зверями погналась.
Бибигуль смерила ее насмешливым взглядом, звонко расхохоталась:
— Пойди вон к тому дереву, разденься, подсохнешь. Иди, иди, простудишься... Ну, чего уставилась на меня? Иди, я присмотрю за твоим стадом.
Джумагуль пошла к разлапистому турангилевому дереву, подножие которого еще с осени было устлано кошмой из сухой побуревшей листвы, развязала бечевку, скинула с себя стеганую куртку. Затем через голову потянула платье, но в последний момент смущенно одернула подол.
— Раздевайся! — строго приказала Бибигуль. — Ну, быстрее!
Джумагуль стояла в нерешительности.
— Чего же ты, — настаивала подруга. — Стесняешься? Мужчин вроде здесь нет, а от меня скрывать нечего, — и Бибигуль рассмеялась.
Этот смех, очевидно, и убедил Джумагуль. Она сняла платье, повесила его на куст карабарака, а сама присела на корточки, подставив спину солнечным лучам.
— А ты красивая! — заявила вдруг Бибигуль, будто впервые увидела подругу. Джумагуль невольно прикрыла руками крепкие, упругие груди.
Бибигуль уселась на пенек, затянула грустную протяжную мелодию. Неожиданно прервав себя, сказала растерянно:
— Оказывается, я уже настоящая девушка.
Потрескавшиеся губы Джумагуль шевельнулись в слабой улыбке:
— А до сих пор не знала?
— Вчера объяснили.
— Что объяснили? — не поняла Джумагуль.
— Все... Вечером вчера бай из Мангита приехал. Сватал меня.
Неожиданное сообщение озадачило Джумагуль. Не зная зачем, спросила:
— Мангит?.. Это где?
— За Кегейлинским каналом.
— Ты была дома, когда это... когда приезжали?
— Откуда мне было знать, кто они, эти двое? Видала только, сами огромные, жирные, шапки на них, как котлы... Мама расплакалась, шепнула мне — сваты...
— А потом? — нетерпеливо спросила Джумагуль. — Что было потом?
— Отцу-то что? Калым бы побольше! — Румяное лицо Бибигуль побледнело. — А жених, он хоть и богат, но стар, как этот турангиль.
— Нужно было с отцом поговорить, сказать ему... — возмущенно взмахнула рукой Джумагуль.
— Поговоришь... Скажешь... Как же!.. Сам все подстроил.
— Отец?! — Лицо у Джумагуль вытянулось. Она поднялась во весь рост, готовая произнести какие-то дерзкие, обличительные слова, но слов этих у нее не было, и потому она разразилась лишь горьким, бессильным упреком: — Кто это выдумал, чтоб девушек насильно замуж выдавали? Наверное, это только у нас, каракалпаков. Или у всех людей так?
— Откуда мне знать, подружка? Знала б я, как люди живут... Послушай, а что если убежать с другим? А?
Что могла ответить на это Джумагуль? Весь ее жизненный опыт — бесхитростные наставления матери, да изредка услышанный разговор соседок, да грубый окрик отца. Все прошлое, века и история, ограничивалось для нее фактами собственной биографии. Пределы мира лежали немногим далее линии горизонта. Какой совет могла дать девушка своей подруге? Джумагуль беспомощно пожала плечами, повторила кем-то сказанную фразу:
— И ты как я, и я как ты. Разве мы обе не бессловесные существа? Почем знать, в какие двери ты войдешь?..
Бибигуль задумалась, грустно уставившись в землю. Такой удрученной и печальной Джумагуль не доводилось еще видеть свою подругу. Подвижная, резкая, озорная, Бибигуль никогда прежде не предавалась унынию. В крепкой, будто литой, фигуре ее всегда была какая-то легкость, круглое скуластое лицо постоянно было готово к веселой улыбке и звонкому смеху.