— Прости великодушно, Петр Петрович, но я стучал, да так и не дождался ответа, вот и решил проявить инициативу, так сказать, — в кабинет вплыл Салтыков. Ласси покосился на него и не сумел сдержать неопределенного хмыканья. Он никак не мог понять, каким образом этот франт сумел протащить на фронт все свои камзолы, в которых и на императорском вечере на стыдно было бы появиться. Вроде огромных сундуков никто на отдельных телегах за Салтыковым не тащил. Да, это была та еще загадка, которую безуспешно пытались разгадать все офицеры штаба, но еще ни один даже близко не сумел приблизиться к истинной отгадке.
— Входи, Петр Семенович, чего уж там, — Ласси махнул рукой. — Наверное, я слишком глубоко задумался, и не слышал, как ты стучал. Есть известия?
— От Груздева никаких, как и от пруссака. Зато прибыл граф де Лалли, с бумагами от ее величества Елизаветы Петровны и от маркиза де Стейнвиля. Но ты, Петр Петрович, действительно очень уж плотно в свои мысли погрузился, что даже не услышал, как граф сетовал на дороги и погоду, обвиняя во всем этом, конечно же, англичан.
— Граф де Лалли? — Ласси с удивлением посмотрел на Салтыкова. — Неужели французы очнулись и решили вступить в эту войну? Странно. Вроде бы мы не собираемся нечто грандиозное развязывать, только забрать свое. Или я чего-то не знаю? Может быть, его высочество поделился с тобой своими мыслями по этому поводу?
— Нет, — покачал головой Салтыков. — Его высочество ничего мне не говорил. Может быть, не успел, может быть, и не знал, что события начнут развиваться настолько стремительно. Ведь в тот момент, когда мы только собирались встать на марш, никаких известий ни от французов, ни от австрияков не было. И вот, на тебе, не прошло и полгода, как все внезапно изменилось. Как думаешь, что затребует Лалли за свою помощь?
— Ганновер, — Ласси пожал плечами. Тут даже гадать нечего было. Он прекрасно знал своего соотечественника, нашедшего приют во Франции, так же как он когда-то нашел приют в России. И он знал, что тот будет биться до последней капли крови, если кто-то пообещает ему, что в итоге он сумеет насолить англичанам. — Кстати, граф приехал один? Без своей Ирландской бригады?
— В карете, запряженной четверкой прекрасных скакунов, граф безусловно сумел обогнать свою бригаду, направляющуюся в нашу сторону, — желчно произнес Салтыков и поморщился. — Я не хочу пускать ирландцев в Дрезден. Более того, я вообще никого не хочу пускать из наших возможных союзничков на территорию Саксонии. Мы неплохо здесь разместились, и наши солдаты проявляют прекрасную выдержку и относятся к местным жителям в рамках приличий, особенно это касается женщин. Но пускать сюда орду оголтелых ирландцев... Прости, Петр Петрович, ежели обидел чем, но мы не сможем их держать в узде. Не тот народ, слишком горячая кровь у кельтов. Тем более, что местные жители все-таки больше склоняются именно к нам, как к солдатам ее высочества Великой княгини Марии Алексеевны, которую они знали еще крошкой. То, что Саксония перешла в руки его высочества в качества приданного — ну что же, в жизни случаются и не такие казусы. Но вот войск союзников вряд ли будут терпеть. Именно сейчас, когда армия Фридриха на подходе, нам только народных волнений и бунтов не хватает. Как будто мало тех мерзких картинок, которые пруссаки разбрасывают по селам, где дремучие пейзане верят во что угодно, особенно, если это что-то так талантливо нарисовано.
— А, так ты за тем пришел, чтобы высказаться, — Ласси задумался. — Ну, что я могу сказать, прав ты, Петр Семенович, от первого до последнего слова. И я также, как и ты не хочу усугублять обстановку. Нам еще здесь зиму пережидать потребуется. Не выделять же специальных людей, которые будут следить за местными, чтобы избежать недоразумений. Только вот, что ты предлагаешь сделать?
— Не знаю, — Салтыков нахмурился. — В Пруссию отправить. Вон, пускай к Берлину двигают. Заодно его высочеству подспорье. Мы-то не сможем ему в ближайшее время ничем помочь, нам еще Фридриха сдерживать, как можно дольше.
— Давай не будем забегать вперед, — вздохнул Ласси. — Мы не знаем, какое повеление от ее величества граф де Лалли привез. Вполне возможно, что нам и не придется идти ни на какие ухищрения. Но для того, чтобы все как следует разузнать, нужно с ним встретиться. Где он?
— Я велел разместить графа, затем поспешил сюда, чтобы спросить, когда у господина фельдмаршала появится время, чтобы его принять, — поджал губы Салтыков. Он недолюбливал французов. Пусть это даже был француз ирландского происхождения. Нелюбовь эта пошла еще с Шетарди и Лестока, с которыми у Салтыкова никак не складывалось нормальных отношений. Англичан он недолюбливал из-за Бестужева, с которым находился, нет, не на ножах, но их недовольство друг другом с трудом заставляло держать себя в руках и вести прилично, не опускаясь до оскорблений, хотя бы на публике. К тому же ему жутко не нравился английский посол. Если рассудить, то Петр Семенович довольно терпимо относился лишь к немцам, и произошло это во время затянувшейся ярмарки невест цесаревича, когда он завел много полезных и приятных знакомств с сопровождением благородных девиц.
— Если граф не устал с дороги, то, думаю, что мы с тобой, Петр Семенович, вполне сможем принять его прямо сейчас. Просто первая встреча, обмен первичными любезностями, ничего большего, — примирительно произнес Ласси, видя, что Салтыков пребывал в отвратительном настроении. Получается, что Петр Семенович тоже переживает, только пытается делать вид, что ничего, кроме чисто светских забав его не волнует. Ну не мог же, право слово, приезд графа де Лалли так сильно повлиять на настроение генерала. Тем более, что про цель визита не было ничего пока доподлинно известно, лишь догадки, которые вполне могли оказаться неверными.
Салтыков уже открыл было рот, чтобы выразить свое согласие в своем присутствие при встрече фельдмаршала с графом, как дверь приоткрылась, и внутрь заглянул стоящий на часах гвардеец.
— Господин фельдмаршал, здесь господин де Грибоваль сильно желает, чтобы вы его приняли.
— И что от меня нужно господину де Грибовалю? — Ласси удивленно переглянулся с Салтыковым. Он не ограничивал свободу инженера, который устроил действительно прекрасную линию городской обороны, которая вполне могла бы принести ему много головной боли, если бы пришлось брать Дрезден штурмом. Да и далеко не факт, что ему удалось бы с ней разобраться вообще. Грибоваль сам по себе не представлял угрозы, и нужды определять его в тюрьму, пусть даже вполне комфортную, предназначенную для знатных заговорщиков, фельдмаршал не ощущал.
— Не могу знать, господин фельдмаршал, — гвардеец смотрел на Ласси, ожидая ответа, а Салтыков внезапно с раздражением подумал, что пришла пора придумать какие-то правила общения в армии, чтобы все говорили так, как положено по уставу, а не так, как каждому солдату, да и офицеру хочется. Отсутствие известий от Груздева в последнее время так сильно на него давило, что он начал замечать, что его раздражает абсолютно все вокруг. Иной раз даже пробежавшая по полу мышь топала слишком, на взгляд генерала, громко, о чем он уже не раз высказывался, сопровождая свои высказывания нецензурной бранью. — Так примете, или в шею его гнать?
— Пускай заходит, — кивнул Ласси, которому уже самому стало любопытно, чего же хочет от него этот безусловно чертовски талантливый инженер.
Салтыков в это время удобно устроился в кресле, переплетя пальцы рук, и приготовился наблюдать. Ласси только покосился на него, но приказа покинуть кабинета не отдал.
Дверь распахнулась по всю ширину, и в кабинет зашел одетый, словно собрался на прием к королю, гладко выбритый и чрезвычайно бледный Грибоваль, глубокие мешки под глазами которого говорили о том, что он долго и беспробудно пил, при этом начал он пить задолго до того момента, как войска Ласси вошли в Дрезден.
Грибоваль плохо помнил те дни, когда армия Ласси подола к Дрездену, он вообще не помнил, что городской совет во главе с бургомистром решили не доводить до разворачивания военных действий на улицах города и просто открыли Дрезден для русских. Их можно было понять. Те части, которые оставил здесь Фридрих, доблестно проиграли превосходящим силам противника, а остатки солдат, вернувшись, начали требовать особого отношения, а также формирования отрядов городской обороны. Вот на это жителям славного города Дрезден было вообще наплевать, ведь и офицеры Фридриха, и стоящая за воротами армия были для них захватчиками. Но даже здесь было одно маленькое «но». Армия Ласси все-таки представляла права мужа их принцессы Марии, а значит, они были немного более близкие, чем оккупанты Фридриха.