А в одной из деревень ему на глаза попалась отвратительная картинка, на которой он сам был изображен... То, что картинка была сделана профессионально и не лишена художественного вкуса говорило лишь о том, что ее не сделали быстро на очередном привале, а, скорее всего, привезли из Петербурга. А значит, этот сопляк, или тот, кто так ловко прикрывается его именем, заранее знал, что будут разбрасывать эту мерзость. При этом сам он благополучно упустил из вида, что и его люди проделывали нечто подобное в адрес русской армии и императрицы Елизаветы.
— Что еще? — сухо задал он вопрос своему любимцу, выждав некоторое время, во время которого сверлил фон Винтерфельдта напряженным взглядом.
— Ваше величество, разведчики доложили, что на границе Саксонии появилась ирландская бригада, во главе с этим напыщенным ублюдком де Лалли, — имя ирландца фон Винтерфельдт практически выплюнул.
— Вот как, — задумчиво произнес Фридрих. — Они направляются сюда? Елизавета умудрилась заключить договор с Людовиком?
— Я не знаю ваше величество, — фон Винтерфельдт покачал головой. — Слухи ходили, что де Лалли мчался в Петербург словно ему сам дьявол пятки поджаривал, и пробыл в России недолго, стремясь вернуться к своей бригаде. Вполне возможно, что он привозил краткосрочный договор. Чтобы заключить что-то более внушительное, ни Людовику, ни Елизавете просто не хватило бы времени. Да и отношения между Францией и Россией довольно напряженные. Так что не думаю, что это нечто грандиозное.
— Вот и не думай, — отрезал Фридрих, прикрыв глаза. — Ты вообще понимаешь, что значит даже малюсенькое соглашение между Людовиком и Елизаветой? — Он швырнул на землю подзорную трубу, с трудом удержавшись, чтобы не наступить на нее.
— Что отношения между Францией и Россией не настолько ужасные, как все говорят?
— Что партия Бестужева начинает сдавать позиции, а, следовательно, никаких договоренностей с Англией Россия заключать не будет! Да еще и непонятные шевеления вокруг Голландии. И я понятия не имею, что там происходит, — пожаловался он в пустоту. — Как же медленно до нас доходит необходимая информация. Как же это частенько меня раздражает. Вот увидишь, мой дорогой Винтерфельдт, тот, кто первым научится получать сообщения из других стран раньше всех остальных, будет править миром. В одной Данни все прекрасно. Королева выдаивает казну, в которой уже видно дно, король потихоньку сходит с ума, а наследник... Вот уж правду говорят, лучше пусть династия прервется, чем это ничтожество займет трон. — Фон Винтерфельдт внимательно слушал Фридриха, не перебивая, но, как только он замолчал, тут же заговорил, боясь, что король снова его перебьет, и то дело, ради которого он сюда спешил, так и останется не решенным.
— Ваше величество, как быть с де Лалли и его дикой бригадой?
— Он направляется сюда? — Фридрих задумался, напряженно прикидывая, сколько времени у займет у Лалли, чтобы достигнуть Дрездена.
— В том-то и дело, что, нет, ваше величество, — фон Винтерфельдт на секунду замолчал, чтобы пауза выглядела наиболее драматично, а потом добавил. — Судя по докладам, они направлялись сюда, но вскоре вернулся оставивший бригаду на время де Лалли, и они развернулись, — он снова замолчал, и закончил совсем уж замогильным голосом, — в сторону Берлина.
Фридрих молча смотрел на него, пытаясь осознать, что фон Винтерфельдт только что сказал. Получалось неважно. Мысль о том, что только что сообщил ему приближенный, постоянно ускользала, как только он пытался ее обдумать. Наконец, он моргнул, и проговорил, точнее, выдохнул:
— Что? Повтори, что ты сказал только что?
— Ирландская бригада де Лалли повернула в сторону Берлина, — послушно повторил фон Винтерфельдт, приготовившись к взрыву, которыми славился король Фридрих. Он ожидал чего угодно, но только не спокойного.
— Продолжаем готовиться к штурму, — он нагнулся и самолично поднял подзорную трубу, благодаря про себя природу за то, что, хоть и было довольно морозно, но хотя бы не было вокруг грязи, в которой труба могла утонуть. Заметив недоуменный взгляд фон Винтерфельдта, Фридрих горько усмехнулся. — Если мы сейчас сорвемся с места, то можем и к Берлину не успеть, и Дрезден будет для нас окончательно потерян, а вслед за ним и вся Саксония. Поэтому мы остаемся здесь и пытаемся взять город. Но... — он замолчал и приник к трубе, снова в который раз рассматривая перспективу, про себя ругая последними словами Грибоваля, который оказался на редкость талантливым инженером, и соорудил прекрасную линию обороны, используя в качестве основы гаубицы, которые расположил весьма хитрым образом. Фридрих не видел орудия, но он видел планы, которые ему предоставлял Грибоваль, и примерно представлял, где и что находится.
— Ваше величество? — фон Винтерфельдт не дождался, когда король договорит то, что начал. Ему не улыбалось оставаться здесь перед очень сложным для штурма городом, в то время, как кто-то угрожает столице Пруссии. — Вы что-то хотели сказать?
— Да, хотел, — Фридрих оторвался от трубы и посмотрел на фаворита. — Позови маркграфа Бранденбург-Шведтского, мне нужно с ним кое-что осудить, — и он снова повернулся в сторону города, поднося к глазу трубу.
Ласси стремительно вошел в кабинет, в котором в этот момент сидел Салтыков, изучающий карту города и окрестностей, расставляя на ней оловянных солдатиков, хмурясь и что-то записывая на лежащий перед ним лист бумаги.
— Ты что это, Петр Семенович, в солдатиков в детстве не наигрался? — спросил фельдмаршал резко у своего генерала, глядя на его манипуляции.
— Представь себе, Петр Петрович, я вообще в подобные игрушки не играл, некогда было. Его величество Петр Алексеевич в свое время более интересные игрушки для дворянских отроков приготовил. А тут я ломаю голову и пытаюсь представить, как Фридрих будет город штурмовать, — немного рассеянно ответил Салтыков, переставляя фигурки на карте по-новому и любуясь получившимся результатом.
— И как, получается? — Ласси подошел к столу и принялся разглядывать расстановку сил, как ее представлял Салтыков.
— Я уже около десятка разных положений изобразил, и по всему выходит, что, ежели нигде сильно дурака не сваляем, то Фридриху только одно остается — осада. — Салтыков вздохнул и принялся заново переставлять фигурки. — Я тут намедни с городским Советом пообщался за ужином. Вино было прекрасно, а запеченная говядина с травами и пивом выше всяких похвал, — он даже глаза закатил, показывая, насколько фантастический был тот ужин, на который Ласси не пошел, сославшись на недомогание.
— Ты, Петр Семенович, еще Андрею Ивановичу Ушакову распиши во всех подробностях, как ты вкушал запеченную говядину да с прекрасным вином. Не знаю, как насчет того, чтобы порадоваться за тебя, а вот злейшего врага ты наживешь мгновенно, это уж, как пить дать, — Ласси хохотнул, вспомнив лицо Ушакова, который уже не оставался на званные обеды, даже, если их устраивала сама императрица, потому что сам он жевал капустку, в то время, как остальные вкушали изысканные блюда. Елизавета перестала настаивать на его присутствии, когда он признался ей, бросив в сердцах, что более изощренной пытки она не может и вообразить, и что него на этих обедах начинает греховное желание одолевать — схватить большой нож, и начать резню, чтобы хоть немного зависть побороть, ибо слаба плоть человеческая. Салтыков тоже пару раз хохотнул, поддерживая старого друга, но практически сразу стал серьезным.
— Смех смехом, Петр Петрович, но Совет в полном составе уверил меня, что запасов провизии в городе и боеприпасов хватит примерно на три-четыре месяца. Но, не думаю, что Фридрих решится на столь долгую осаду зимой. Лично я бы отвел войска, время от времени навещая Дрезден, чтобы пощекотать врага с помощью артиллерии.
— Может быть, он так и поступит, — Ласси с задумчивым видом переставил несколько фигурок на карте. — У нас есть существенный плюс в виде башкир и казаков, которые вполне могут доставить пруссакам много неприятных минут.