— Что случилось? — спросил он по-русски.
— А вы кто такой? — в свою очередь поинтересовался один из полицейских.
— Моя фамилия Чернышев. Я здесь живу.
— В таком случае, можно взглянуть на ваши документы? — осведомился полицейский.
— Сейчас принесу, — ответил Вадим и направился в глубь коридора, где находилась его комната. Емельянов пошел было за ним, но один из полицейских придержал его за локоть.
— А вы кто? — спросил он.
— Это мой друг, Дима Савенков. Мы вместе работаем, — быстро сообщил Чернышев.
— Можно попросить и ваши документы?
— Да у меня их с собой нет… — Дима начал демонстративно выворачивать карманы своего новенького джинсового костюма.
Полицейский уставился на него проницательным взглядом холодных глаз.
— Вот, пожалуйста, мой паспорт, — из комнаты показался Чернышев. Двумя пальцами, как какую-то гадость, он держал синюю книжку.
Полицейский принялся внимательно изучать предъявленный документ. Затем достал блокнот и тщательно переписал туда данные из паспорта.
— Продиктуйте мне свой адрес, — обратился он к Емельянову.
— Переулок Каулиньшу, три, квартира восемь, — сообщил Дима первый пришедший в голову адрес.
— Вы постоянно проживаете в этой квартире? — на этот раз полицейский обратился к Чернышеву.
— Да. Почти все время, — ответил тот.
— У вас нет никаких претензий к гражданке Смирновой Зое Ивановне?
Вадим замялся.
— Да, в общем-то, нет, — неуверенным тоном произнес он. — Ну иногда к ней приходят всякие там алкаши, но если начинают буянить, то я как-то сам с ними справляюсь… — Вадим демонстративно сжал в огромный кулак свою руку.
Полицейский уважительно на него посмотрел.
— Так, значит, никаких претензий? — переспросил он. — А то соседи снизу, господа Мелгависы, подали на нее жалобу…
— Эти Мелгависы, — возмутился Вадим, — пусть за собой смотрят! Я не раз видел, как они мусор из окна во двор выбрасывают! А еще мнят себя культурными и интеллигентными людьми.
Полицейский задал еще несколько дежурных вопросов, попросил расписаться в каких-то документах, после чего стражи порядка, не обращая внимания на Емельянова, ушли.
Друзья выпили по бутылке пива, которое предусмотрительный Чернышев всегда держал в холодильнике, поговорили о том, о сем и легли спать. Вадим постелил своему приятелю на раскладушке у окна. Дмитрий впервые за долгое время тюрьмы и бегства оттуда спал почти в нормальной постели. И он еще долго ворочался, не в силах заснуть…
На следующий день небо заволокло тучами, шедшими откуда-то с моря, и в Риге зарядил мелкий надоедливый дождь.
Чернышев встал рано и, одевшись, пошел на улицу звонить — телефон в квартире уже несколько лет был отключен за неуплату.
— Позвонил я этому кадру, который вербует добровольцев. Его зовут Юра, — сообщил он Емельянову. — Пригласил прийти к нему в офис. Это в Старой Риге. Пойдем?
Емельянов, взбивая помазком густую пену в стаканчике, выглянул из ванной.
— Прямо сейчас?
— А почему нет? Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?
Дима согласился с этим веским аргументом, и, позавтракав в кафе, находившемся за углом, друзья сели в автобус, идущий к вокзалу. Там и до Старого города рукой подать.
«Может быть, все-таки стоит позвонить по тому телефону, что дал мне друг Сивого?» — вновь подумал Емельянов, однако решил отложить звонок на потом.
Дождь — обычное в Риге явление. Но он вовсе не портит внешний облик города. Скорее даже наоборот, он набрасывает легкую вуаль, скрывающую морщины старинных стен.
— Ты, главное, не спеши о себе рассказывать. Что спросят, на то и отвечай. Если ему покажется, что ты просто… Ну, в общем, ты сам знаешь. Не хотелось бы слишком надолго попасть в подготовительный лагерь, — наставлял Чернышев.
— Тогда я даю тебе все полномочия, — усмехнувшись, ответил Емельянов.
По дороге Емельянов с интересом рассматривал памятники минувшей эпохи — аскетичная готика рассказывала о том безнадежно ушедшем времени, когда не было еще ни суетности, ни бессердечия, ни мелочности сегодняшнего дня.
Емельянов кивнул в сторону приоткрытой двери кирхи.
— Зайдем? У нас время, кажется, еще есть?
— Что ты там забыл?
— Просто хочу посмотреть… Интересно.
Они зашли в темную прохладу готического здания, уселись на истертую деревянную скамейку, положив руки на колени.
Там было почти безлюдно, просторно и холодно. Мощный старинный орган тянул протяжно одни и те же ноты, повторял и повторял, будто бы никак не мог окончить финальную часть хорала.