Она начала раскачиваться из стороны в сторону, словно ей было совсем худо.
— Господи, как мне плохо, — она проговорила едва заметно. — И всё из-за тебя.
Час от часу не легче. Сейчас очень не хватает Поля. Чтобы вышел из коридора и дал мне в челюсть, а ей — в лоб. И было бы, за что.
— Да не будет его! — крикнула она так, что я вздрогнул и обернулся. Никого. Пока ещё никого. — Никто не придёт, — и она истерически рассмеялась. — Никто не придёт, пока не скажу.
Она выпрямилась, взяла меня за руки, повернула к себе.
— Я почувствовала это в первый же день, — она смотрела мне в глаза, а я видел — глаза чистые и ясные, нет там никакого безумия или игры. Хотя она уже не раз обманывала меня. — И знаю, что ты чувствуешь. Скажи! Скажи это мне!
— Не вынуждай на откровенность, — я поднял взгляд. — Поздно.
— Ничего не поздно, — она притянула меня к себе, а я не мог отстраниться. Не так давно я ощущал Софию рядом с собой. И сейчас хотелось встать и уйти. — Ничего не поздно, потому что ничего не было! Ты даже не знаешь, что ничего не было, — она поцеловала меня — силой, я вовсе не хотел этого. — Знаешь, что самое страшное? Что ты всё забудешь, что я сказала, и не поймёшь меня. Никогда не поймёшь.
Она смотрела мне в глаза и я не мог, хотя очень хотел, вызвать ни гнев, ни даже презрение.
— Брюс, — она смотрела мне в глаза. — Я люблю тебя. Это нелепо, такого нельзя, ты всё это забудешь насовсем, но я так не могу. Я люблю тебя, — прошептала она едва слышно. — Сделай же.
— Что сделать?
Она прикрыла глаза.
— То, что хотел ещё тогда. Представь, что ничего не было. Что ничего плохого не было. И сделай.
— Я не могу, — я встал. Сразу стало легче.
— Я не хочу тебя заставлять, — голос её дрогнул. — Я больше не сделаю тебе ничего плохого, обещаю. Просто держись от меня подальше. Веришь?
— Да, верю, — сказать ей неправду я не смог.
— Тогда сделай, — она прикрыла глаза. — Всё, что хотел. Нам никто не помешает.
И я сделал. Поцеловал её, хотя очень трудно было забыть то, что было. А временами казалось, что, действительно, ничего не было, и мы с ней виделись каждый день, а может и не только день, и мир был прекрасен…
В какой-то момент мне захотелось большего. Но… я вспомнил Софию. И не смог.
Медленно отпустил её, отодвинулся.
— Брюс, — она взяла меня ладонями за щёки. — Сейчас ты многое забудешь. Мне плевать, раз так случилось, просто помни, я сейчас говорила правду.
И голова поплыла, и память начала перемешиваться. Я пришёл в себя и не мог понять — почему я в лоджии, и почему сижу на полу, и что тут делает Ники в халате.
— Ты запомнил? — спрашивает она. И я вижу Ники — раскрашенную, надушенную так, что хоть одевай противогаз, с недоброй улыбкой — и подтверждаю.
— Иди, — она отворачивается. — Иди отдыхай, Брюс. С тобой больше ничего не случится.
Я дошёл до своего блока, и там, внутри, меня скрутило. Я снова умирал и никак не мог умереть. Платок… в какой-то момент мне показалось, что она забрала его, но нет — вот, в кармане.
И всё вернулось. Я уже не удивился, что помню разговор с ней, точнее два разговора, которые не могли случиться в одно и то же время, но случились. И вспомнил её указания. Не подходить к её комнате. Не разговаривать с Полем. Задержаться здесь на пять дней после начала каникул, она должна передать мне что-то очень важное.
Я устал. Да, она всё поняла, но я не мог бы там признаться ей. Ведь она могла просто рассмеяться мне в лицо, или что похуже.
* * *Она была права, оставшееся до сессии время ничего не происходило. Меня вновь все забыли — но на этот раз вспоминали и старались угодить, если я появлялся сам. Это было неприятно, но лучше, чем раньше.
И София — она одна не «забыла», и приходила, почти каждый вечер. Соблюдала дистанцию — взяться за руку было самой большой близостью. Но с ней становилось спокойно, и мы говорили о всякой всячине. Обо всём, кроме того, что происходит у нас перед глазами. Но и она, и я понимали — она уедет вместе с Жаном, как бы он ни изменился.
И самое невероятное — мне перестала звонить матушка. Я сам звонил — раз в неделю — терпеливо выслушивал расспросы, старался быть спокоен и приветлив. И мне удавалось.
Каникулы начались почти неожиданно. София, как узнала, что я немного задерживаюсь, сказала мне по секрету — Жан тоже задержится и тоже на пять дней. Ну что же — значит, ещё не время прощаться.
Она плакала, и осталась у меня на ночь. Мы не спали в эту ночь и то говорили о всякой ерунде, то играли в шахматы. Два раза я смог сделать ничью. Могу гордиться.