На автобус мы, конечно, опоздали. Праздник шёл вовсю; в полночь за нашими спинами в воздухе распустился изящный букет фейерверка. Многоцветные тени от него, дрожащие и тающие, легли прямо перед нами. Но мы не останавливались. Шли быстро, настолько быстро, насколько позволяла моя нога — ударился о дверной косяк коленом. София шла рядом. Молча. Держала меня за руку крепко, не отпускала.
А я считал её трусихой. После того, как Ники «заговорила» (по словам Софии) её кавалера, красавчика Жана, Жана Леттье — София как будто сломалась. Из жизнерадостной и острой на язычок провинциальной девицы стала молчаливой, вечно плачущей серой мышкой. Я украдкой смотрел на её лицо, пока шёл — никакой «мышки». Угрюмая, но решительная София. Пусть только тень той, что я помнил, но — даже такая тень выглядела лучше забитого, раздавленного существа, что не так давно плакало, вжавшись в угол.
— Он ударил меня, — сообщила София неожиданно. Не поворачивая головы, не замедляя шага. Словно продолжала беседу. Вокзал уже был виден — ещё минут пятнадцать ходу, и мы на месте. Только теперь я осознал, что буду вынужден бросить Софию — если решу всё-таки выполнять инструкции Ники. Софии не скажешь «поехали, так надо» — потребует объяснений. Эту черту у неё не отняло даже превращение в «мышку».
— Она что-то сделала с ним, — продолжила София, убедившись, что я слышу. — Она ведьма, Брюс. Мама рассказывала про таких.
О да. Кто только и как только ни называл Ники. За глаза или в глаза. Но никто ещё не осмелился обозвать её дважды. Ники, особенно пьяную, особенно в компании Поля, стали бояться. Бояться до дрожи. Удивительно, что сама она терпела такое отношение Длинного — тому ничего не стоило ударить её прилюдно, и Ники тут же выражала полную покорность…
София говорила и говорила. Пусть. Похоже, я остался единственным человеком, который может её выслушать. Пусть даже не могу помочь ничем другим.
Вот и вокзал. Кроме смутно знакомых парня с девушкой (с исторического, что ли?), на перроне никого не было. Я засунул руку в карман куртки. Чудо, что не потерял медальон Ники. Чудо, что не выронил сумку — там все документы.
— Брюс, — София осторожно потянула меня за рукав. Взглянула в лицо. И я снова увидел черты «мышки» — виноватое, понурое выражение. — У меня нет билета. Он там, на столе, в моей комнате.
Я чуть не застонал. София в своём репертуаре. Сейчас разрыдается, несомненно.
— Софи, — я взглянул в её глаза. Те уже были влажными. — Мне нужно в Ле-Тесс. Если хочешь, поехали вместе.
Она молча бросилась мне на шею. Ждала, видимо, что я скажу, что она так и осталась безрукой, ни на что не годной, и брошу здесь же.
— Хочу, — шепнула она. Медленно отступила, успев превратиться в прежнюю, жизнерадостную провинциальную девицу.
В самом здании — пустынно. Открыта дежурная касса. Чувствуя себя неловко, я двинулся к ней, нащупывая в кармане медальон Ники и совершенно не представляя, что я должен сказать.
Кассирша, пожилая и сонная, взглянула на меня, не выражая никаких чувств. Интересно, а денег-то у меня хватит, на два билета?
Я вынул медальон из кармана, взглянул на него, оторопел. Это мой талисман! А где же медальон? Лихорадочно стал рыться в карманах. Стоп, а что у меня на шее?
Медальон Ники. Вот он. Проклятье, как же я их перепутал? Ведь смотрел, что надеваю! Я осторожно, чтобы не порвать тонкую цепочку, начал снимать медальон и тут рука легла мне на плечо. Грубо и резко повернула.
Длинный Поль. И ещё семеро парней. Включая красавчика Жана. Все — в костюмах, при галстуках, в начищенных туфлях. Странно, но все семеро спутников Длинного сохраняли полную невозмутимость. Словно были его телохранителями.
Поль резко рванул медальон (шею ожгло огнём). Не отводя взгляда от моих глаз, положил медальон в правый карман пиджака.
— Идём, поговорим, — он сплюнул в сторону. Меня тут же схватили под руки и повели. Пальцы «телохранителей» казались стальными. Когда они успели так накачаться?
* * *Меня отвели за вокзал, туда, где деревья расступались, открывали поляну. Тени лежали поверх посеребренной травы, лежали как-то странно, но не было времени всматриваться. Меня швырнули на землю и я увидел, как носок безупречной лакированной туфли несётся к моему лицу. Увернулся.
Удар в живот был такой силы, что не осталось силы не только кричать — дышать. Меня рывком поставили на ноги. И — отошли. Поль стоял передо мной, остальные — вокруг. Все, кроме Поля, сохраняли спокойствие и невозмутимость и это пугало сильнее всего. Прежде они сыпали бы оскорблениями, указывали бы на меня пальцами. Сейчас же просто стояли.