— Я только что с совещания с властями колонии, — начал Тревизано. — Все венецианское сообщество объединилось. Мы откликнемся на призыв императора и будем защищать город вместе.
Это подразумевало, что Николо тоже останется в городе. Он видел по манере Тревизано, что одобрение решения, принятого венецианской общиной, вызвано отнюдь не временным воодушевлением. Долгом, возложенным на адмирала республикой, была защита торговых судов. Ему было разрешено изменять задание на свое усмотрение при опасной ситуации. Свой формальный долг адмирал уже выполнил: если бы речь шла лишь об этом, оставалось только уйти из Константинополя в Негропонте, сопровождая последний венецианский торговый корабль в этом году Если бы Тревизано поступил так, то не только он, но и пятьсот моряков с двух галер, напрямую подчинявшихся ему, избежали бы опасности.
В то же время он был единственным венецианским адмиралом, присутствовавшим в Константинополе. Уехать теперь означало бы спустить флаги и в страхе отступить перед лицом грубого нарушения Османской империей торговых договоров и жестокого убийства венецианских граждан.
Изначально Тревизано был против того, чтобы остаться, но это соображение он не мог оставить без внимания. Поэтому во время его третьей встречи с правителями венецианского поселения адмирал пришел к этому решению. Начиная со следующего дня все венецианские суда, военные и торговые, переходили под командование адмирала Тревизано.
Новость о том, что венецианский военный флот останется в Константинополе, мгновенно переходила из уст в уста в торговом доме. Тедальди находился в цирюльне, расположенной внутри здания, когда узнал об этом решении. Оно немедленно стало единственной темой разговоров всех присутствующих. Флорентийский купец был единственным, кто не участвовал в ее обсуждении; он покинул цирюльню, как только его закончили подстригать.
Флорентиец быстро вышел из торгового дома, даже не взглянув в сторону конторы, занимавшейся морскими перевозками. Он вернулся в снятый им дом в Латинском квартале и приказал своему русскому слуге разложить его вещи, которые тот только что закончил паковать.
Убертино тоже узнал эту новость, когда находился в торговом доме. Поскольку корабли, отправлявшиеся на юг, еще могли уйти из Константинополя, получив разрешение адмирала Тревизано, он мог уехать в любой момент. Несмотря на это, юноша не стал договариваться о проезде. Он решил присоединиться к остающимся.
Убертино думал о своем учителе, но почему-то не решался пойти и сообщить ему о своем решении прямо сейчас. «Скажу в свое время», — подумал он.
Франдзис ввел в приемный зал посла Минотто и адмирала Тревизано, явившихся, чтобы сообщить императору о решении венецианской общины. Выслушав доклад Минотто, правитель выразил сердечную благодарность в своей особенной мягкой манере. Вскоре после того от Ломеллино, магистрата Галаты, пришло известие: в Константинополь вскоре прибудет генуэзский корабль с пятью сотнями солдат на борту.
И Генуя, и Венеция были итальянскими морскими городами-государствами, но конкуренция в торговле с Востоком в течение трехсот лет сделала их соперниками. Это соперничество разделяло западноевропейское сообщество в Константинополе. Отношения между гражданами двух городов были плохими, между ними не имелось официальных каналов связи.
Еще одной целью визита венецианского посла было осторожно выспросить о возможности установления таких каналов.
— Генуэзская колония по-прежнему придерживается политики нейтралитета? — спросил он.
Император кивнул с выражением боли на лице. Затем, словно защищая генуэзцев, он сказал:
— Магистрат Ломеллино сообщил мне, что сделает все возможное. Он честный человек. Я полагаю, что могу доверять ему в этом.
И Минотто, и Тревизано прекрасно знали: хотя венецианцы ясно выразили свою позицию, а генуэзская колония (вероятно, к своему позору) этого не сделала, официальная политика местных администраций была более-менее одинаковой. Никто не хотел вмешательства.
Однако посол обещал императору, что отправит в Венецию гонца с сообщением правительству о положении дел в колонии. Там же будет и требование (уже которое по счету), чтобы Венеция прислала военную помощь.
Император поблагодарил его и попросил приказать гонцу, чтобы тот передал его благодарность за четырнадцать кораблей с провизией, посланных Венецией.
Франдзис чувствовал, что сердце императора разрывалось из-за этого нескончаемого потока плохих новостей. Он ощущал лишь жалость, видя неумеренную признательность правителя за столь малую помощь.